Весьма символично, что очередная сессия ПАСЕ проходит в преддверии намеченной на начало мая инаугурации избранного президента России Дмитрия Медведева. То обстоятельство, что ПАСЕ стала единственной европейской структурой, которая не только прислала своих наблюдателей на российские выборы, но и заявила о том, что они "отражают волю избирателей", казалось бы, автоматически наделяет ПАСЕ неким особым статусом в будущих отношениях с Москвой. Ведь это Страсбург первым на Западе фактически благословил президента Медведева, переступив через бойкот выборов со стороны ОБСЕ.
Между тем вопрос о том, насколько изменится Россия и ее отношения с внешним миром при преемнике Владимира Путина, звучит сегодня все более остро. Избрание Дмитрия Медведева вызвало в мировых столицах новый всплеск ожиданий большей открытости и демократичности российской политической системы. В том, что грядет оттепель, похоже, не сомневается почти никто. Спорят лишь о том, насколько радикальным и быстрым будет отход от прежней политики жесткой вертикали и закручивания гаек, по ходу дискуссии пытаясь разглядеть в кремлевскую "замочную скважину" происходящее в коридорах российской власти.
В сложившейся ситуации именно отношениям России с ПАСЕ суждено стать лакмусовой бумажкой, которая позволит определить степень готовности России к ожидаемым ее западными партнерами переменам. Казалось бы, для символических жестов и демонстрации признаков оттепели лучшей площадки, чем Страсбург, Москве сегодня не найти. И не только потому, что ПАСЕ подыграла России в ходе мартовских выборов. Не будем забывать, что Совет Европы объединяет 47 государств. То есть фактически всю Европу. Специализацией этой организации, гораздо большей, чем Евросоюз, традиционно считаются те вопросы, которые в последние годы были наибольшим раздражителем в отношениях Москвы с Западом.
Теперь представьте, какой эффект для создания нового имиджа Москвы во главе с борцом с правовым нигилизмом президентом-юристом Медведевым могла бы иметь ратификация ею протокола о реформе Европейского суда по правам человека. Разблокировав его реформу, российская сторона тем самым дала бы шанс защитить свои права не только собственным гражданам, но и тысячам граждан других стран Европы, вынужденным сегодня ждать рассмотрения своих дел годами. Поскольку в своем нынешнем дореформенном виде Европейский суд рассматривает их дела в час по чайной ложке — быстрее не получается. Это был бы шаг, который серьезно подорвал бы аргументы внешних критиков "суверенной демократии", говорящих, что такая демократия должна называться по-другому.
Однако дать зеленый свет реформе Европейского суда — это значит открыть задраенные шлюзы российского правосудия и тем самым поставить под сомнение истину про "самый гуманный суд в мире". Решиться на это очень трудно.
Таким образом, Страсбург ставит Москву перед мучительной дилеммой. Снова объяснять нежелание пойти навстречу ПАСЕ позицией Думы, которая вроде как не поддержала президента, уже не получится. Кто же поверит, что такое в России возможно?