выставка раритеты
В выставочном зале Федеральных архивов проходит выставка под исчерпывающим названием "Рассекречивание архивных документов и публикационная деятельность архивов. 1992-2007". На выставке, посвященной 90-летию архивной службы России, со строго засекреченными в советское время документами знакомился СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Официально у выставки есть и еще одно название — "Расширение источниковой базы исторических исследований". Для посвященного в этой фразе, от которой веет обмораживающей научной скукой, ощущается некоторый задор боевого клича. Действительно, качественная научная публикация архивного документа — дело благородное и почетное, хотя по нынешним временам, мягко говоря, не денежное. Подлинный документ, беззащитный, не всегда разборчивый и труднодоступный,— одно дело, его хотя бы малотиражное издание — совсем другое: исследователям вправду становится несказанно легче.
Но официальность формулировок, как это часто бывает, широкому зрителю не всегда внятна. Вот есть, скажем, среди участвующих в выставке архивов такое учреждение — РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории). Это его теперешнее название. На самом деле этот архив образован путем слияния бывших центрального партийного архива Института Маркса, Энгельса, Ленина и архива ВЛКСМ. То есть комсомола, если кто не помнит — а что, впору и забыть; даже удивительно, до чего замшело архаичными по своему языку и духу (если не вчитываться в содержание) теперь выглядят советские партийные документы всего-то 20-летней давности. Для профана самым впечатляющим оказывается именно само пресловутое рассекречивание, и на выставке действительно есть чем впечатлиться.
Строго говоря, не все предъявленные документы и публикации как-то с этим рассекречиванием связаны. Опубликованные Архивом древних актов писцовые книги XVI-XVII веков — пещера Али-Бабы для ученого соответствующего профиля, но со стороны их драгоценность, вероятно, оценить сложно. Огромный атлас итальянской кампании Суворова с заботливо вырисованными акварелью Альпами — прекрасный экспонат, но не то чтобы таинственный. И все же основной корпус экспонатов подобран так, что перед каждой витриной поневоле задерживаешься.
У теперешнего человека, закаленного СМИ и бесконечной интернетной болтовней, доверие к письменному слову невелико. А тут испытываешь, напротив, доверие, слегка отвлеченное уважение и ощущение подлинности и, несмотря на бесстрастие пожелтевших машинописных страниц, эмоции сдерживаешь с трудом. Правительственная переписка насчет вручения Нобелевской премии Борису Пастернаку: "Литературная деятельность Пастернака не может служить основанием для присуждения ему премии" — и точка. Протоколы Президиума ЦК времен Карибского кризиса с сохраненными для вечности площадными шутками храбрящегося Никиты Хрущева. Дела оккупационной администрации в Германии, хлопоты товарища Берии по вывозу всего, что могло бы пригодиться советским ядерщикам в их трудах. Протоколы допросов о смерти Гитлера и даже кусочек замаранной кровью обивочной ткани из фюреровского бункера. И наряду со всем этим — вещи рутинные, протоколы брежневского политбюро, сношения с братскими компартиями, перестроечные доклады и записки насчет мемориала Победы на Поклонной горе.
Но это нам сейчас кажется, что рутина, и, возможно, именно недоверию к мнимой рутинности и повседневности эта выставка и учит. Для какой-нибудь преуспевающей машинистки при Политбюро или при органах все было рутиной, дежурным "слушали-постановили" — ну, Пастернак, ну, какая-нибудь малолюдная компартия из Африки. Надо — значит надо. При входе на выставку висит образчик не научной, а газетной публикации — полоса с цитатами из документов времен смерти Сталина. Там, в частности, есть великолепные предложения архитекторов по достойному увековечению вплоть до строительства особого пантеона, согласно, внимание, баженовскому проекту Кремлевского дворца. Это мы теперь можем содрогаться и негодовать в свое удовольствие. А они строчили, потому что надо же было хоть что-то написать.