Рейтинг

Самые ожидаемые книги этого квартала — выбор Анны Наринской и Григория Дашевского.

1. Вирджиния Вулф


Дневники


М.: Вагриус, 2008


Вирджиния Вулф вела дневник с 1915 по 1941 год — практически вплоть до того дня, как она, тяжело нагрузив карманы камнями, вошла в воду реки Уз. Эти записи сложно переплетаются с ее книгами. В них можно, например, найти ответ на вопрос: что думала Вирджиния Вульф, когда она придумывала, что думает миссис Дэллоуэй? К тому же эти страницы представляют собой хронику того, что происходило в очень интересное время в очень интересном месте. Время — первая треть XX века. Место — Блумсбери, Лондон.


2. Лидия Гинзбург


Проходящие характеры [проза военных лет]


М.: Новое издательство, 2008


За годы, прошедшие после смерти Лидии Гинзбург в 1990 году, значение ее прозы сильно выросло, а она сама из категории литературоведов переместилась в разряд авторов. Суть ее прозы — неутомимый, безжалостный анализ и самоанализ, который проводится не ради истины как таковой и не ради философской свободы от страстей, а ради того, чтобы остаться порядочным человеком; сохранить внутреннюю твердость без опоры на веру или идеологию. В книгу вошли первое научное издание ее признанного шедевра "Записки блокадного человека", а также обширная подборка недавно найденной и никогда ранее не публиковавшейся прозы 1943-1945 годов.


3. Леонид Гиршович


Шаутбенахт


М.: Текст, 2008


Проза Леонида Гиршовича настолько разнообразна, что у каждого его романа — у блестящего стиля "Обмененных голов", у антиутопического лиризма "Прайса", у черного историософского юмора "Вия" — свой круг поклонников; единственная неизменная их черта — это непредсказуемая интрига. И разнообразие, и остросюжетность читатель найдет в сборнике его малой прозы "Шаутбенахт", куда вошли рассказы и повести, опубликованные между 1974 и 2005 годами, — в диапазоне от триллера до очерка нравов, от истории старшеклассницы до притчи о гражданской войне в Испании.


4. Линор Горалик


Короче


М.: НЛО, 2008


В текстах Линор Горалик — прозаических или стихотворных, фантастических или будто бы подслушанных — за случайными фразами и жестами персонажей с математической неумолимостью открываются схемы их личных микробездн. В книге "Короче" эти операции проводятся в рамках прозаических миниатюр, своей концентрированностью часто напоминающих современное кино.


5. Джон Ирвинг


В поисках тебя


М.: Иностранка, 2008


Уже почти сорок лет Джон Ирвинг пишет очень длинные и очень настоящие романы. Он писал их в то время, когда такое было совсем не в моде и все увлекались литературным минимализмом, он продолжает делать это и сейчас — когда все вокруг принялись писать длинные книжки с подробным сюжетом. К Ирвингу литературные тренды отношения не имеют во многом потому, что он до них не снисходит. Он всегда верил в две вещи: человек существо очень ценное и очень странное. В своих принципиально реалистических романах писатель умеет раскрыть самую фантасмагоричную сторону реальности. Заставить нас поверить в то, что жизнь куда литературнее литературы.

В очень длинном, как и полагается у Ирвинга, романе "В поисках тебя" герой продирается через эту все более странную реальность, пытаясь найти своего подлинного отца. Поиск биологического отца, кстати, факт биографии самого Ирвинга. В этом писатель — обычно болезненно скрытный — признается в эссе "Про детей, которых лишили чего-то важного" (с. 10)


6. Александр Кобринский


Даниил Хармс


М.: Молодая гвардия, ЖЗЛ, 2008


Тексты Даниила Хармса давно стали классикой, почти фольклором; мы знаем их наизусть, но плохо понимаем то целое, откуда они пришли. Один из путей к этому целому — жизнь автора, но до сих пор мы не имели полной биографии Хармса. Наконец она выходит — написанная одним из лучших знатоков творчества обэриутов Александром Кобринским на основе большого количества архивных материалов — мемуаров, писем, дневников и записных книжек, многие из которых еще не были опубликованы.


7. Саймон Себаг Монтефиоре


Молодой Сталин


М.: Вагриус, 2008


Предыдущую книгу Монтефиоре "Сталин: окружение красного царя" Джон Лекарре назвал "Откровением — ужасающим и отрезвляющим. Настоящим исследовательским триумфом". "Молодой Сталин" — книга еще более скандальная. В ней автор пытается ответить на главный вопрос: что потребовалось, чтобы Иосиф Джугашвили стал Сталиным? А также на вопросы второстепенные: был ли он незаконнорожденным? Была ли его мать проституткой? Был ли молодой Джугашвили агентом охранки? Занимался ли он грабежами во время своего пребывания в Лондоне? Убил ли он свою жену?

Ответы исследователя из Кембриджа не всем могут показаться удовлетворительными. Зато многих удовлетворит тот факт, что в планируемой экранизации книги на главную роль приглашен Джонни Депп.


8. В. С. Найпол


Срединный переход и Территория тьмы


М.: Европейские издания, 2008


За эти, написанные еще в начале 1960-х тревелоги (в "Срединном переходе" автор отправляется в Тринидад, где он родился, в "Территории тьмы" едет в Индию), Найпола критикуют до сих пор. Причем полученная писателем в 2001-м Нобелевская премия только раздразнила недоброжелателей. Неприемлемым многие считают прозападный взгляд Найпола на третий мир, то, что он "сознательно сыграл роль свидетеля обвинения со стороны Запада". Эти высказывания во многом справедливы, и во многом поэтому эти тексты особенно интересны.


9. Ирен Немировски


Давид Гольдер


М.: Текст, 2008


В 2003 году (русс. пер. — 2006 год) вышла книга "Французская сюита" писательницы Ирен Немировской (Немировски), дочери киевского банкира, эмигрировавшей во Францию в 1919-м, издавшей полтора десятка романов и погибшей в 1942-м в Освенциме, — неоконченный роман о поражении и оккупации, поразивший критиков спокойно-объективным тоном. Трагическая судьба автора и история рукописи, которую много лет хранила и не решалась прочесть старшая дочь писательницы, мгновенно сложились в легенду. На волне новой славы был переиздан и ее первый роман "Давид Гольдер" — о еврейском богаче, жертве капризной дочки, — вышедший в 1929 году и сразу же экранизированный. Поклонники "Сюиты" видят в "Гольдере" первый шаг на пути к предсмертному шедевру; противники ее творчества — первые приметы того тщетного стремления отречься от своего еврейства и той добровольной слепоты, которыми объясняется и предвоенное сближение Немировской с антисемитскими кругами, и спокойный тон ее неоконченного романа.


10. Юн Чжан


Дикие лебеди


СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2008


В "Диких лебедях" Юн Чжан, автор (совместно с Джоном Холлидеем) известной русскому читателю по биографии Мао Цзэдуна "Неизвестный Мао", рассказывает историю своей бабки, матери и свою собственную, рассказывает о переходе от удушающей тирании архаичных семейных норм к человекоубийственной коммунистической тирании, о страданиях трех поколений — и мы узнаем об истории Китая в ХХ веке больше, чем из сотни исторических книг. Ее бабка была продана в наложницы крупному чиновнику; мать стала женой коммунистического функционера и вместе с ним претерпела все зверства "культурной революции"; сама Юн Чжан успела побывать и хунвейбином, и крестьянкой, и студенткой, пока не уехала в Англию, чудом получив стипендию. Написанная на языках сразу двух культур — и китайской и западной, эта книга, переведенная на 30 языков и до сих пор запрещенная к публикации в Китае, стала одной из главных книг, формирующих представление остального мира о Китае ХХ века.

11. Джон Чивер


Фальконер


М.: Текст, 2008


В марте 1977 года журнал Newsweek вышел с фотографией Джона Чивера на обложке и подписью: "Великий американский роман — "Фальконер" Джона Чивера". В этом романе рассказывается об университетском профессоре-наркомане, который сидит в тюрьме Фальконер за убийство брата. Сначала все очень плохо — герою кажется, что среди ужасов тюрьмы он теряет даже собственное "я". Но потом у бывшего профессора начинается роман с товарищем по заключению и он осознает: тюрьма — это не конец жизни, а начало новой.

Понятно, что из-за затронутых в романе тем наркотиков и гомосексуальной любви "Фальконер" не мог быть напечатан в Советском Союзе, хотя рассказы Чивера в переводах Татьяны Литвиновой были в 1960-х интеллигентским мастридом. Ироническое и даже уничижительное изображение буржуазного общества и особенно семьи, которое в глазах тогдашних издателей делало Чивера возможным к печатанью "попутчиком", для многих читателей оказывалось метафорой советского образа жизни, где за внешне соблюдаемым "моральным обликом строителя коммунизма" прятались неблагополучие и разлад.


Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...