Садится на заднее сиденье минивэна и говорит: "Я был сегодня хорошим. Меня хвалила Лидия Петровна". Конечно, мы его поддерживаем в этом. Хорошо себя вел — это лучше, чем если бы он плохо себя вел и его выставили с занятий по ушу. И он доволен, что все довольны и что его хвалили.
Но у меня бьется в голове сомнение: а вот нужно ли, чтобы он так был ориентирован на похвалу и на то, что хорошо быть хорошим в глазах старших (они же учителя)? По логике это путь в никуда. Потому что или ты ориентируешься на то, что тебя считают хорошим мальчиком классные руководители и ненавидят одноклассники (это, между прочим, плавно перетекает одно в другое), или тебя начинают шпынять учителя, а одноклассники или притворно дружат (если ты крут в своем нонконформизме), или тоже начинают тебя шпынять, потому что в любой стае должны быть отверженные.
И начинается раздвоение, которое потом преследует советского и постсоветского мужчину всю жизнь: и вроде надо все делать по декларируемым правилам, но если ты им следуешь, то в конце концов оказываешься круглым дураком, над которым смеются все.
Слава богу, меня учителя ненавидели с первого класса. И не потому, что я что-то делал не так, а потому, что я просто задавал вопросы, причем от чистого сердца. А что можно еще инкриминировать ребенку, который идет в школу, распевая песни от радости жизни, и уходит домой в слезах и соплях после классного чтения "Зимовья на Студеной"? Чистая душа да и только. Но почему-то учительница первая моя по фамилии Песня (только не надо смеяться, это чистая правда) меня не выносила. Видать, я спросил, почему она носит клетчатое с полосатым. Чем обеспечил себе два года школьных кошмаров. Но вот только докопаться она до меня не могла, потому что таких клевых учеников у нее не было до того, не было и после. Ну так и пошло дальше: плохо учиться не позволяла голова, она же — голова — задавала вопросы, от которых учителя бесились и, конечно, уж не могли хвалить меня априори. А следовательно, я не чувствовал необходимости быть похваленным со стороны этих офицерских жен, вспомнивших на безрыбье свое первое образование. То их улыбка раздражала, то вопрос про 1985 год и обязательный к этому моменту коммунизм. Хотя на дворе был 1975-й, было понятно, что накололи не только наших дедов и отцов, но что лапшу вешают уже внукам и сыновьям. И что — желать, чтобы эти люди тебя похвалили? Именно поэтому, когда я слышу, как Федор говорит: "Я был сегодня хорошим мальчиком на рисовании", я просто фильтрую базар в мозгу и успокаиваю себя тем, что, по крайне мере, это значит, что он не разлил краски и не нарисовал соседке в тетрадку большую буку. Хотя, может быть, зря я это — я вижу, что рисует-то он все лучше и лучше. Причем явно нонконформистски. Сказали рисовать дерево. Федор сразу как отрезал: "Не буду я рисовать дерево. Я буду рисовать куст". Ну и нарисовал вполне нормальный куст. То ли для братца Кролика, то ли неопалимую купину. Не менее сложно, кстати, чем дерево. Так что я понять не могу: если так же сложно и трудоемко, то почему он от дерева отказался, сам себе придумав рисовать куст? Поди пойми, что у них, у этих маленьких, в голове.
А поди пойми нас, взрослых, которые считают, что знают, что правильно, а что неправильно. Вот я считал, что рисовать на обоях неправильно. А тут Федору попала в руки печать бабушки. Я же говорил, что она дефектолог, ну и, естественно, у нее есть небольшая аккуратная печать. Сначала печатью покрылись ноги Федора, потом левая рука, потом живот. Бабушка, увидев синие пятна, решила, что к нам пришла какая-нибудь краснуха. Потом оказалось, что это у нас теперь такой печатный мальчик — как печатный пряник. Ну посмеялись, отмыли с трудом. Но через пару дней увидели что-то большее — печатями были покрыты пространства на стене между гравюрами (из знаменитого издания Austriae). Досталось даже световой консоли. Ну что, посмеялись, но оттирать не стали — как есть, так есть. И тут между делом рассказали об этом семейному врачу-физиотерапевту. Она серьезно спросила, а на какой стене Федор наставил печатей — на южной или на северной. На северной. "Очень хорошо,— сказала врач,— по феншуй север — это деньги. А работа над североориентированным пространством означает, что труд принесет деньги". Судя по количеству отпечатков на обоях, мы скоро купим небольшой домик в Йоркшире. До Рублевки все-таки Федор не доработал. Так вот и я говорю: если бы ему сразу по попе надавали, сообразуясь со своими представлениями о хорошем поведении, то как бы мы потом за деньгами в банк пошли? С какой совестью?
Пока я мучаюсь тут моральным выбором, который обрушивается незаметно каждый день на маленькие плечи внука, он ведет жизнь плейбоя и любителя искусства. Он сходил в Театр оперетты на детский спектакль "Маугли" по британскому империалисту Киплингу.
И ему очень понравилось. Уже нет такого варианта, чтобы он устал или перестал следить за происходящим на сцене. Наоборот, он полностью увлечен действием и немало удивился тому факту, что из сценария ушли некоторые части и некоторые герои первоначального произведения, которое, как оказалось, он знает очень подробно.
Пока я пишу эти строки, он опять пошел на спектакль. И опять в Театр оперетты — на "Муми-троллей". При этом ни книги про этих финских зверей, ни группу Ильи Лагутенко он еще не читал и не слышал. Так что это будет встреча с прекрасным без лишнего контекста. А ведь можно летом с Федором съездить в Финляндию — туда, где у муми-троллей есть свой тематический парк. Во всяком случае, это должно произвести на него впечатление. Хорошая идея — пойду узнавать, какие надо документы подавать, чтобы визу для внука дали под поездку с дедушкой. Для меня это всегда какие-то головоломки. Думается, когда Федор будет более или менее взрослым, вот этой всей ерунды с визами не будет.