Фестиваль танец
Международный спектакль "D`avant" ("До того"), представленный театральной компанией Sacha Waltz & Guests, открыл в Москве Фестиваль современной немецкой хореографии. ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА полагает, что "До того" покажется современнее всего, что будет после.
Фестиваль, организованный совместными усилиями Немецкого культурного центра им. Гете и Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, объединяет разбросанные по апрелю балетные спектакли, выставку портретов, серию фильмов о танце. Но действительно авангардный спектакль, созвучный своему названию, лишь один — поставленный в 2002 году "D`avant". Сделали его в Марселе четыре соавтора под маркой Sacha Waltz & Guests. На самом деле лишь баск Хуан Крус Диас де Гарайо Эснаола и канадец Люк Данберри — члены знаменитой компании немки Саши Вальц. Двое других — полумарокканец-полубельгиец Сиди Ларби Шеркауи и француз Дамьен Жале — тогда работали в не менее знаменитой труппе Les Ballets C de la B бельгийца Алана Плателя.
Все создатели спектакля получили разностороннее образование — они не просто танцовщики и хореографы, но и профессиональные музыканты, певцы, этнографы, режиссеры. Интернациональный состав соавторов и их универсальные возможности определили полифоническую структуру их совместного детища. Звучит страшновато, но пугаться нечего. Это всего лишь означает, что "D`avant" выстроен по принципу монтажа: в цепляющихся друг за друга контрастных фрагментах-новеллах чередуются крупный и общий планы. Звуковой ряд спектакля — от многоголосья средневековых песнопений в блистательном исполнении самих танцовщиков до взрывов, лязгов и пауз — выписан как оперная партитура. А декорации — вымощенную натуральным кирпичом круглую площадь и строительные леса, вздымающиеся вдоль задника до колосников,— легко представить себе в кинопавильоне.
Линейного сюжета в спектакле нет. Зато каким-то чудом вырастает образ Марселя, древнего и буйного порта, полного гастарбайтеров и футбольных фанатов, агрессии и сентиментальности, цинизма и религиозной истовости. Четыре танцовщика, одетые в цивильные костюмные пары, неторопливо разыгрывают этюды-метафоры, допускающие любые ассоциации. Вот персонаж Сиди Ларби Шеркауи, распростерши крестом руки и поворачиваясь вокруг оси, стоит на городском перекрестке — то ли неуместным чучелом, то ли нежданным Христом. На строительной лебедке его возносят под колосники — как на Голгофу, и тут же снижают пафос: поддергивая веревку, раскачивают человека, как язык колокола. Мерный звон призывает к молитве, и вот "распятый" уже спущен с высот, затолкан в глубь стройки, забыт. Пара, связанная собственными руками, как кандалами, никак не может освободиться друг от друга. Монастырское пение вдруг обретает попсовый ритм — четверка с микрофонами в руках пародирует ужимки участников "Евровидения". И тут же членов хит-парада сменяет шествие "античленов": плакат с перечеркнутым мужским достоинством несут демонстранты, протестующие разом против всего — от ядерной бомбы до кока-колы.
Одна из самых развеселых сцен — игра в футбол живым человеком — оборачивается сущей жутью: "человекомяч" пасуют, пинают, чеканят, лупят; он катается, свистит, назначая пенальти и раздавая нарушителям красные карточки, и, наконец, "продырявленный" игроками, распластывается пустой оболочкой под ногами зрителей. Житейские зарисовки ненавязчиво выруливают к вечному. Из кирпичей площади герой господина Эснаолы строит некую Вавилонскую башню; на ступени которой, под распевы духовной музыки, взбираются его соавторы,— до тех пор, пока поставленные на попа кирпичики не опадут с мелодичным глиняным звуком, как костяшки домино. А сам "строитель" проживет краткую женскую жизнь, преобразившись из невесты во вдову, затем в покойницу — его (ее) похоронят, завалив теми же кирпичами, и отпоют по церковным канонам, примиряясь со смертью сами и примиряя всех нас.
Главные авангардисты Европы (сейчас у каждого из участников спектакля — либо собственная труппа, либо собственный проект) не чураются злободневности и все равно умудряются рассказать о главном. Русские же хореавторы с ужасом открещиваются от одной мысли изобразить сегодняшнюю жизнь (ну хоть "Идущих вместе" с унитазами возле Большого театра), полагая, что их внутренний мир куда значительнее. И пока отечественные хореографы барахтаются в своих душевных и телесных колебаниях, на площади современности они смогут выстроить разве что обочинный бордюрчик.