Мрачный и пушистый

Джим Дайн в Музее современного искусства

Выставка фото

Одно из открытий Фотобиеннале-2008 — выставки ранее в Москве не показывавшегося американского живого классика Джима Дайна, представленные при содействии посольства Франции в России, Французского культурного центра в Москве и компании Fleming Family & Partners. В Музее современного искусства в Ермолаевском можно увидеть снимки середины 1990-х годов, а также совместный проект Джима Дайна и американского фотографа Ли Фридландера. Комментирует ИРИНА Ъ-КУЛИК.

В истории современного искусства Джим Дайн, как правило, упоминается как один из пионеров хеппенинга и авторов, близких к поп-арту, а к какому, собственно, еще течению мог бы принадлежать художник, начинавший свою карьеру в конце 1950-х? Джим Дайн приехал в Нью-Йорк в 1958 году. А в 1960 году сделал свой ныне считающийся классикой хеппенинг "Smiling Workman", который был этакой почти гротескной экзальтацией "живописи действия". Художник не только писал красной краской на стене фразу "Мне нравится быть тем, что я есть", но и обливался ею, и даже пил ее целыми банками (на самом деле в хеппенинге использовался томатный сок).

Впрочем, Джим Дайн не столько пародировал живопись, сколько выражал свою одержимость ею. В отличие от классического поп-арта Джим Дайн никогда не отказывался от традиционной рукотворности искусства, будь то живопись, гравюры или скульптура. Самые обыденные и расхожие образы, с которыми он работает на протяжении всей своей карьеры,— бытовые инструменты, сердечки-валентинки, купальные халаты у него выглядят не безликим массовым товаром. Сердечко, вычерченное множеством мелких штрихов, напоминающих волосы, шерсть или траву, халат, нарисованный старательно, как в журнале с выкройками для домохозяек, недвусмысленно фрейдистский гаечный ключ, рукоятка которого утопает в густой курчавой шерсти, и фаллосы, уже не прикидывающиеся никакими инструментами, встречаются в гравюрах, вошедших в портфолио 1969 года, составленное из графики Джима Дайна и фотографий Ли Фридландера.

Познакомившиеся в 1962 году художник и фотограф несколько лет обменивались картинками, а потом решили издать альбом на основе этой своего рода переписки. Листы, на которых снимки Фридландера соседствуют с графикой Джима Дайна, кажутся какой-то увлекательной игрой, которую два очень талантливых человека играют по замысловатым и известным только им правилам. Постороннему человеку трудно понять, почему, например, халатик рифмуется со снимком собаки с картонной тарелкой в зубах, шерстистое сердце — с кадром, запечатлевшим стандартный гостиничный уют кресла под торшером, ножницы — с фотографией клумбы за проволочной оградой, а травянисто-волосатое кресло — с отрядом пожарников, позирующих на фоне еще дымящегося дома. Но их столкновение почему-то кажется безошибочным: чувствуется, как прекрасно понимали друг друга авторы, наделенные схожим, но крайне редким даром воспринимать тончайший юмор обыденности. Диалог фотографа и художника напоминает импровизацию двух классных джазовых музыкантов, играющих на разных инструментах.

Сам Джим Дайн обращается к фотографии гораздо позже этого совместного с Ли Фридландером опуса — в 1996 году. В ММСИ представлена серия снимков 1996-1998 годов. Постоянными персонажами этого цикла оказываются черепа, с которыми художник рифмует и собственную лишенную волос голову, чучела совы и ворона, а также пластмассовые куклы Пиноккио. Диснеевский мультфильм стал для Дайна одним из самых травматических детских переживаний: будучи ребенком, художник также имел обыкновение врать, и история о страшном наказании, ожидающем маленьких лгунов, не на шутку испугала его, с тех пор Пиноккио для Дайна — это кто-то, кого нужно защитить. Впрочем, в самих этих бархатисто черно-белых фотографиях нет ничего пугающего или зловещего, несмотря на все нагнетание классических аксессуаров макабра. Череп и ворон у Дайна уже не символизируют тщету всего сущего, точно так же как сердечко, конечно же, не обозначает на полном серьезе вечную любовь. Зловещее чучело птицы и анатомический препарат становятся просто частными предметами повседневного мира художника, которыми он может любоваться и даже испытывать к ним нежность, точно так же, как к персонажу некогда напугавшего его мультфильма.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...