концерт классика
В среду в Национальной филармонии совместили два гастрольных выступления — руководителя харьковского филармонического оркестра Юрия Янко и пианиста Олега Полянского, сначала переехавшего из Киева в Москву, а затем в Германию. Сошлись на "варварском" Прокофьеве, которой в нынешнем исполнении показался ЮЛИИ Ъ-БЕНТЕ не таким диким, как хотелось бы.
Слушатели филармонических концертов, как правило, ходят "на исполнителя", однако на этот раз был тот редкий случай, когда, не в обиду солисту и дирижеру, стоило идти именно "на музыку". В программе вечера значились три ранние партитуры Сергея Прокофьева: хаотично-дикарский Второй фортепианный концерт, за который в свое время на композитора обиделись даже самые любящие критики, варварская Скифская сюита, вообще ставшая притчей во языцех и давшая название ("скифский") целому периоду прокофьевской биографии, а также совсем не случайная здесь иронично-тонкая стилизация — Симфония #1 "Классическая".
Выдержанная на игре противоположностей программа вполне соответствовала контрасту дирижера и солиста, откликнувшихся на приглашение выступить с Национальным симфоническим оркестром по случаю его 90-летия. Дирижер Юрий Янко — музыкант лирически-спокойный, несуетный, но при этом вполне уверенный в своей способности малым жестом добиваться многого. Родному Харькову он изменил лишь раз, в 1991-1994 годах поработав дирижером Запорожской филармонии, теперь же, будучи директором Харьковской филармонии, он возглавляет ее симфонический оркестр — и чувствуется, что на своем месте ему вполне уютно. Пианист Олег Полянский, напротив, всю жизнь находится в поиске — страны, педагога, новых концертных форматов и талантливых партнеров по камерному ансамблю. В Киеве он окончил музыкальную десятилетку, в Москве — Институт имени Гнесиных и аспирантуру Московской консерватории, в Германии, где живет сейчас,— Высшую школу музыки в Кельне. В этом году ему исполняется сорок, но еще пару лет назад он продолжал собирать первые премии на международных конкурсах. В 2003 году пианист совершил совсем дикий поступок — дал получасовой концерт в угольной шахте глубиной более километра.
На сцене этот союз "льда и пламени" смотрелся весьма любопытно. Первое отделение, где звучал Второй фортепианный концерт, было полностью отдано на откуп солисту. Во время безумной каденции первой части и "Интермеццо" (III часть) ему мелочиться было некогда: нужно было успевать перебрасывать аккорды из верхнего регистра в нижний и хоть приблизительно контролировать эту прокофьевскую свистопляску. На бис пианист исполнил "Русскую" из "Петрушки" Игоря Стравинского — в нечеловеческом темпе и с блестящими, отскакивающими от раскаленного рояля аккордами.
Уже по исполнению "Классической" симфонии стало понятно, что во втором отделении не дирижер будет руководить оркестром, а наоборот — оркестр поведет дирижера за собой. Впрочем, если для прозрачной стилизованной ткани симфонии, в которой после сотен исполнений трудно отыскать свежую интонацию, это было не суть важно, то для Скифской сюиты имело непоправимые последствия. Ее медленная "колыбельная" при попустительстве дирижера буквально на глазах расползалась, темп замедлялся, а публика, вместо того чтобы насторожиться в ожидании очередных варварств, начинала дружно зевать. Единственное, в чем сошлись дирижер и пианист,— это дикарское игнорирование формы, в общем-то, запрограммированное в партитурах Прокофьева. Трудно было вспомнить, с чего в этом концерте все начиналось, и предположить, чем закончится. Хотя закончилось так, как надо: скифским ревом оркестра и одобрением публики, которая его дождалась.