Золотые жилы

Тон Копман в Большом зале консерватории

Концерт старинная музыка

В Москве дал концерт Амстердамский барочный оркестр под управлением Тона Копмана — один из самых знаменитых и самых уважаемых во всем мире коллективов "старинного" профиля. Долгожданные гости исполнили в Большом зале консерватории ораторию Георга Филиппа Телемана "Воскресение и вознесение Иисуса" и баховскую кантату "Ich hatte viel Bekuemerniss" (BWV 21). Их слушал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.

Еще лет 12-15 назад перспектива услышать Тона Копмана вживую в Москве казалась лишь немногим более реалистичной (и почти столь же ценной), чем возможность, скажем, запросто пообщаться с самим Бахом. Судя по переполненному Большому залу консерватории, интерес публики к почтенному голландскому маэстро за это время уж точно не уменьшился.

Он один из немногих музыкантов, чье имя уже десятилетиями (как дирижер он начинал еще в конце 60-х) в первую очередь вспоминается, когда речь заходит о пресловутом аутентизме, то есть принципиальном стремлении исполнять старинную музыку так, как она могла звучать в XVII-XVIII веках. Когда-то бывшее кружком по интересам аутентичное исполнительство нынче мощная индустрия — хотя не все из армии нынешних "барочников", использующих уже наработанные приемы и подходы своей школы, способны превращать концерты в живой и очевидный аргумент: судите, мол, сами, разве не лучше звучит старая музыка именно в таком виде?

По большому счету революционных откровений уже мало кто ждет. Значительная часть публики и так представляет себе в общих чертах отличие "аутентичного" Баха от "академического". Жильные струны, духовые инструменты старинной конструкции (без позднейших усовершенствований), тонкость и камерность звука, более низкий строй. Дама в соседнем кресле, когда оркестр настраивался, достала из сумочки камертон, послушала его и удовлетворенно кивнула головой: да, ровно на полтона. Все так, как обещали.

Идеологические противники часто упрекают аутентистов как раз за формализм и за фетишистское отношение к частностям вроде жильных струн. Дескать, если загипнотизировать слушателя всеми этими премудростями и держаться на сцене с подобающим антикварным апломбом — то, глядишь, какой-нибудь заслуженно забытый композитор XVIII века и впрямь прозвучит свежо и интересно; но что ж теперь, только всем этим забытым добром и пробавляться?

Ответом на все эти недоумения, среди прочего, и показался концерт Амстердамского барочного оркестра и хора (именно так: при оркестрах такой специализации часто существует свой собственный хор) вместе с пятью европейскими певцами-солистами: немецким сопрано Беттиной Пан, сопрано из Голландии Франсин ван дер Хайден, польским меццо Богной Бартош, молодым немецким тенором Тильманом Лихди и знаменитым немецким же басом Клаусом Мертенсом.

Во-первых, жилы жилами, но такое качество игры само по себе и в обычном камерном оркестре с надежным современным инструментарием было бы из ряда вон выходящим; тем паче тут, когда каждая фраза, каждая интонация деликатно вырисована с полной непринужденностью, но и с максимальной отчетливостью. Для Амстердамского барочного оркестра, казалось, в музыке Баха и Телемана не было вообще ничего несущественного, не стоящего самого пристального внимания. Впечатляет даже не столько это, сколько цельность и полнота возникающего результата. Вроде и музыкантов немного (скрипок всего семь, например), и хор звучит легко, и солисты поют без оперной густоты в голосе, и все сосредоточенно трудятся над каждой деталью. На выходе, однако, не сумма более или менее красиво сделанных мелочей, а стройное, безукоризненно выстроенное и обаятельное целое.

Выделять в нем отдельные детали как особо удачные даже как-то неловко. Ну да, были изумительные гобойные соло; ну да, вероятно, без тенора Тильмана Лихди и баса Клауса Мертенса оратория Телемана и кантата Баха все-таки прозвучали бы куда менее эффектно — но все это эпизоды, встроенные в общую картину и корректно, и тактично.

При всем том контраст между самой музыкой Телемана и Баха оказался ощутимым именно что резко. Оратория "Воскресение и вознесение Христа" подкупала вдохновенной драматургической трактовкой евангельского сюжета, типично телемановскими изяществом и грациозностью, мелодическим богатством и много чем еще; исполнители, казалось, изо всех сил старались убедить слушателя в абсолютном великолепии этой музыки, и это им почти удавалось. По крайней мере до первых нот кантаты BVW 21: ее арии, ансамбли и хоры прозвучали с такой мерой концентрации, выразительности и глубины, что даже мастерски исполненная музыка Телемана показалась порядком поверхностной.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...