концерт / классика
В среду в Национальной филармонии Роман Кофман продирижировал Пятую и Шестую симфонии Франца Шуберта. Главной сенсацией будущих концертов цикла "Все симфонии Франца Шуберта" станет перенумерация партитур. Однако во время нынешнего исполнения думалось только о том, насколько Шуберт за пределами песенного жанра похож на своих кумиров — Гайдна, Моцарта и Бетховена.
Нынешний концертный сезон дал сразу два повода для филармонического цикла "Все симфонии Франца Шуберта": 210-летие со дня рождения и 180-летие со дня смерти. Дирижер Роман Кофман при этом решил не просто собрать все симфонические партитуры первого венского романтика воедино (некоторые из них звучат в Киеве впервые, например Шестая симфония), но и разнообразить просветительскую серию концертов нововведениями.
Главные пункты кофмановского шубертоведения — это не поиск неизвестных редакций, "правильных" изданий, уточнение авторских вариантов и тому подобные изыски. На самом деле все намного проще и в то же время радикальнее: дирижер попытался взглянуть на наследие композитора с высоты птичьего полета. Отсюда и масштаб реформ. Так как музыки, известной под именем "Седьмая симфония Шуберта", по сути, не существует ("то, что считалось ею,— это всего лишь этюды и наброски к будущим симфониям"), то хрестоматийная Восьмая "Неоконченная" отныне станет Седьмой, а Девятая "Большая" — Восьмой ("я буду первым в Украине, кто назовет 'Большую' симфонию 'Восьмой', а 'Неоконченную' — 'Седьмой'").
Впрочем, и это еще не все. В программу третьего концерта цикла включены пропущенная Четвертая (открывался цикл Первой, Второй и Третьей симфониями) и "Ненаписанная" симфония — так Роман Кофман назвал Rendering ("Толкование") Лучано Берио, созданное на материале набросков еще одной незавершенной шубертовской партитуры ("Берио хватило ума и такта не дописывать за Шуберта. То, что уже было, он инструментовал в шубертовском стиле, а промежутки заполнил своей музыкой, абсолютно современной, но без претензии на самодостаточность, на привлечение внимания к себе. Музыка Берио изображает работу подсознания, будто Шуберт стал перед проблемой: как продолжать, куда двигаться? В итоге получилась полноценная трехчастная симфония").
Сейчас выносить окончательный вердикт этим нововведениям, как и давать прогнозы относительно того, каковы шансы на жизнь у новой нумерации, слишком рано — все-таки большинство из них касаются второй половины цикла. Тем более что Роман Кофман склонен время от времени противоречить себе (его же высказывание о многочисленных попытках привести симфонии классика в "товарный" вид: "Если ты стал Шубертом, то должен заболеть сифилисом и умереть от него. Вот тогда можно и писать, и дописывать"). Главный же парадокс заключается даже не во "взаимоисключаемости" некоторых формальных реформ, а в их совершенно неожиданном сопряжении с тем, что делает дирижер на сцене.
На самом деле Пятая симфония Шуберта в интерпретации Романа Кофмана — это чистой воды Моцарт в двух первых частях и совершенно достоверный Гайдн в двух последних, Шестая симфония — энциклопедический вариант симфонического Бетховена. И это не просто аллюзии, а жесткое следование стилю кумиров-классиков, впритык подходящее к цитированию их самых известных партитур. Дирижер, совсем недавно сделавший на этой же сцене "Все симфонии Бетховена", не тушует эти явные сходства с помощью претенциозных нововведений — наоборот, Киевский камерный оркестр исполнил симфонии по-классицистски ярко, сочно, на полные легкие и с предельно четкими динамическими контрастами. В конце концов, если 19-летний Шуберт пробовал себя в роли Моцарта и у него получалось, то вряд ли сейчас стоит отказывать ему в этом удовольствии.
Собственно, в этой старинной "полистилистике" композитора и заключается романтичность его мировоззрения: он пробовал идти многими дорогами, не видя в этом ничего зазорного. А то, что принято считать "настоящим романтизмом", прозвучало уже на бис — вторая часть квартета Шуберта "Девушка и смерть" в аранжировке Густава Малера разрослась в длинную симфоническую песню.