Оазис образцового содержания

Гостиница Adrere Amellal возле озера Сива

От Александрии до оазиса Сива — 600 километров хорошей дороги. Ерунда, каких-нибудь шесть часов пути на автомобиле.

Теперь представьте императора Александра, которому 23 века назад втемяшилось добраться от города имени себя, только-только заложенного на берегу Средиземного моря, до таинственного оазиса, вернее, до оракула, предрекавшего судьбы. Оракул, он же жрец храма Амона, должен был ответить Александру на пару несложных вопросов, от которых зависела судьба мира. Ради важной встречи император бросил дела и, взяв самое необходимое — 80 тысяч солдат, конницу и запас воды, вина и продуктов на пару месяцев пути, ринулся в пустыню. Понятно, что македонское войско в пустыне заблудилось. Песчаная буря разметала экспедиционный корпус, обозы с припасами безнадежно отстали, и даже непобедимый Александр стал терять веру в успех предприятия. Слишком уж палило солнце, да и путешествие без воды перестало напоминать легкую прогулку. Один за другим на горизонте возникали миражи, и когда прямо посреди пустыни показались зеркала озер, пальмы и поросль оливковых деревьев, никто даже не понял, что впереди — не очередная обманка, но искомый оазис.

В Сиве, как и везде в Египте, войско Александра было принято — в прямом смысле — на ура. Население оазиса вышло встречать солдат с оливковыми ветвями в руках. Македонцы ведь не казались египтянам завоевателями, они освободили их от персов — и это было главным; кроме того, эллинская культура не казалась здесь чужеродной. В общем, в Сиве Александру был оказан подобающий герою прием, и оракул открыл императору доступ в святилище Амона, куда вход всем, кроме жреца и фараона, был заказан. Что происходило в святилище — осталось между Александром и оракулом, версии расходятся. По одной из них, оракул предсказал императору близкую смерть, и Александр, только с матерью поделившись новостью, отправился в Азию, чтобы успеть сколотить великую империю в оставленное судьбой время. По другой — оракул сказал нечто вроде "Бедное дитя!" Александру на плохом греческом, а тот решил, что жрец объявил его сыном бога ("Ты — дитя Амона"), и поспешил назвать себя великим фараоном. В любом случае оракул не мог не видеть близкой кончины Александра, а уж что там сам император подумал, теперь уже не важно.

Отдохнув в оазисе, объевшись лучшими на свете финиками и оливками, приняв омолаживающие ванны в источниках (позднее названных Клеопатровыми), Александр оставил в Сиве небольшой гарнизон и двинулся обратно. Ни буря, ни жажда более не мучили завоевателей, и войско благополучно достигло Александрии.

Теперь, повторимся, путь Александра по пустыне можно проделать за каких-нибудь шесть часов. Сначала дорога идет вдоль моря — через Эль-Аламейн (место большого сражения между танковыми армиями Роммеля и Монтгомери) до городка Марса-Матрух (здесь невероятного цвета морская вода и бесконечные пляжи), потом резко уходит вглубь Ливийской (или, как ее называют здесь, Западной) пустыни, где начинаются каменистые пустоши, пески, дюны. Неожиданно прямо посреди всей этой пустоты, как перед Александром, возникает нечто: нещадно сверкающие на солнце озера и зеленое тело оазиса с несколькими прыщами холмов. Озера, впрочем, при ближайшем рассмотрении оказываются весьма бесполезными. Сива лежит ниже уровня моря, а потому водоемы, к которым с надеждой стремилось Александрово воинство, солоны и безжизненны, что Мертвое море. Впрочем, в озерах — целебная грязь, да и саму соль давно научились использовать в качестве стройматериала. Здесь, в Сиве, соль смешивают с грязью и песком, и получившийся раствор заменяет бетон. Кроме того, из соляных отложений выпиливают кирпичи, предметы мебели (скамьи, столы) и даже некое подобие стекол. Тонкие пластины соли вставляют в рамы, а рамы — в окна.

В выстроенном из такого грязебетона отеле, кстати, я и остановился в Сиве. Вернее, на подступах к оазису, за внешней его границей, то есть еще в пустыне. Задолго до поездки мне рассказали про удивительную гостиницу, куда тянет всех экофриков (по выражению рассказчика) — от принца Чарльза до Боно. Гостиница называется Adrere Amellal, то есть, в переводе с сиванского берберского (тут свой, особый язык, на котором никто и нигде больше не говорит), "Белая гора", и стоит эта "Белая гора" прямо под огромной белой соляной глыбой, на берегу одного из двух рассольных озер (с видом на оазис и барханы Ливийской пустыни).

Мы, признаться, долго искали гостиницу. Сначала водитель остановился в самом оазисе у полицейской станции, где меня на всякий случай зарегистрировали, потом один из полицейских проводил нас до отеля Shali Lodge, по слухам принадлежащего тому же хозяину, что и Adrere Amellal. Слухи оказались верными, и нам был выдан другой провожатый, с помощью которого мы добрались до выстроенной посреди пустыни деревни, на первый взгляд показавшейся брошенной людьми. Ни звуков, ни людей, ни животных, только разнокалиберные грязебитные кособокие домишки, то стоящие отдельно, то карабкающиеся по крышам друг друга, что слои в свадебном торте. Эта деревня и оказалась гостиницей Adrere Amellal. Сумасшедший хозяин, возбужденный экологической идеей, получил землю, вернее, песок, от Ага-хана, зарыл в него все свои деньги, и в течение трех лет строил нечто, что сегодня превратилось в одну из лучших и уж точно самую странную гостиницу на свете. Все здесь сооружено из той самой грязесмеси, из которой раньше было построено все в Сиве. Понятно, что нынче в самом оазисе можно увидеть множество бетонных уродцев с жестяными крышами, но когда-то в Шали (так называется главная деревня оазиса) использовали только смесь грязи, песка и соли. Веру в универсальность этого стройматериала подкосил (в прямом смысле) дождь, ливший в Сиве в 1929 году три дня и три ночи. Тогда потоки воды практически смыли деревню, а так как дома громоздились друг у друга на крышах, то рушащиеся постройки погребли под своими обломками (или, вернее, обмылками) несколько тысяч обитателей оазиса. В самом центре Шали, рядом с брошенными развалинами — поросшее бурьяном кладбище (размером с футбольное поле) жертв той ночи. Впрочем, это все про деревню, в то время как в Adrere Amellal все по-прежнему из песка, грязи и соли. Хозяин (каирский христианин-копт из богатого древнего рода) уповает на то, что пустыня будет вести себя, как положено, и что следующий дождь прольется над Белой горой еще очень не скоро.

Пока я рассматривал деревню-гостиницу, разыскался администратор, он же бармен, он же портье и носильщик. Молодой красавец, похожий сразу на всех героев пазолиниевского "Цветка тысячи и одной ночи", вынырнул откуда-то из-под песков, схватил мои вещи и потащил их в одну из хижин. Он даже не спросил моего имени (не говоря уже о паспорте), впрочем, назвал свое — Али.

Мое обиталище состояло из комнаты с большой кроватью, покрытой домотканым шерстяным покрывалом, и парой деревянных столиков; из ванной и террасы с тростниковыми столом и креслами. Глиняный пол в комнате был устлан берберскими верблюжьими ковриками. На полках и столиках расставлены свечи в подсвечниках, в стены воткнуты крючья для вещей.

Освоившись, я пошел на рекогносцировку. Для начала я влез на крышу собственного жилища, обнаружив на ней бар. На вырезанной из глыбы соли барной стойке стояли кривобокие стаканы, произведенные местным стеклодувом. Тут явно выпивали вечерами, в ожидании ужина, и столь близкое соседство с питейным заведением не могло не вдохновлять. Неподалеку от своего бара я увидел самый большой дом гостиницы-деревни — двухэтажные королевские апартаменты. Именно в них останавливался принц Чарльз, из их окон смотрел, медитируя, на подступающие дюны. А вот бельгийская королева оказалась дамой скромной: ее величество провела в Сиве целую неделю, довольствуясь относительно небольшим номером в две комнаты, причем спала она не в огромной двуспальной кровати, а на небольшом топчане, предусмотрительно поставленном во вторую комнату на случай наличия ребенка или охранника. В принципе, любые номера Adrere Amellal — а они все разные — достойны внимания. Из меньших по размеру, может оказаться, открывается лучший вид (как из моего, к примеру), а кровати везде примерно одинаковые. Вечером же размер комнаты вообще перестает играть какое бы то ни было значение. Здесь нет электричества (только холодильник питается от небольшого генератора), и после захода гостиница погружается в романтическую темноту. Номера освещаются свечами (вот зачем такое их количество было расставлено по моей комнате), обеденный зал — керосиновыми лампами, территория — масляными факелами и луной, в полнолуние огромной, как нигде в мире.

Обеденных комнат в Adrere Amellal несколько. В среднем сюда приезжают на четыре-пять дней, и по мысли владельца каждый вечер гости должны ужинать в новой столовой, не повторяясь. Завтракают гости Adrere Amellal на одной из террас, а обед подается у бассейна, наполненного минеральной водой из подземного источника.

За таким обедом я очутился за одним столом с владельцем отеля, господином Муниром, и его гостями — несколькими эффектными дамами (одна из них оказалась женой ювелира Лоренса Граффа) и четой депутатов Европарламента. Все они приехали сюда, в пустыню, успокоить нервы, помедитировать, отдохнуть от политики, от бриллиантов, от назойливой роскоши, от повседневной суеты, в общем, от цивилизации в ее западном исполнении. Хоть и продолжают здесь работать мобильные телефоны (к сожалению), но отсутствие электричества дает возможность провести несколько дней без компьютеров, без телевидения. Да и батареи телефонов вскоре разряжаются, и наступает великое молчание, прерываемое лишь дружескими застольными беседами.

За исключением отсутствия электричества все остальные блага цивилизации в Adrere Amellal наличествуют. В душ бесперебойно подается горячая вода, туалеты оборудованы привычными приспособлениями, постельное белье меняется ежедневно, шампанское охлаждено до нужной температуры, в джин-тоник кладется достаточно льда, повар фантастически готовит сложные блюда, невидимый батлер всегда где-то рядом. Что еще нужно? Приключений? Так и с ними все в порядке: каждый день лендроверы вывозят обитателей Adrere Amellal в пустыню — покататься по барханам, съехать на заднице с дюны, насобирать окаменелых ракушек, оставшихся с тех пор, когда Сахара была дном океана. На закате все внедорожники, выехавшие в пустыню, собираются на каком-нибудь холме, и водители, пока солнце уходит за барханы, разжигают костер и делают настоящий берберский чай — пряный, сладкий и крепкий. Его разливают в похожие на водочные стопки стаканы, и чай этот в момент, когда наступает кромешная пустынная тьма, кажется невероятно вкусным, ни с чем не сравнимым напитком.

Именно в пустыне были все постояльцы, когда я приехал в Adrere Amellal, и именно поэтому гостиница-деревня показалась мне столь пустынной. В номерах и у бассейна никого не было, а работники, похожие, как братья-близнецы, на Али, прятались от зноя в тени.

Я поплавал в мутной минеральной воде бассейна, полежал на соляном топчане, пофотографировал окрасившиеся в розовый цвет в лучах заходящего солнца окрестности и оказался в бархатной черноте неожиданно упавшей на пустыню тьмы. Тут действительно нет сумерек. Интервал между светом и тьмой — лишь в несколько мгновений, в течение которых Али и его двойники успевают зажечь факелы и разнести по обширной территории керосиновые лампы.

Может, я слегка идеализирую Adrere Amellal; вполне возможно, в мире есть нечто похожее, только куда более роскошное и красивое. Хотя зачем в таком месте роскошь? Сюда и едут-то именно за простотой, за чем-то очень настоящим — за горячим дыханием пустыни, за берберским гостеприимством, за странным вкусом бордо, пересекшего море и пески, за неожиданными встречами.