Премьера
Немножко не по погоде в театре Станиславского и Немировича-Данченко поставили оперу Римского-Корсакова "Майская ночь" по одноименной повести Гоголя. Хотя в постановке Александра Тителя и Владимира Арефьева куда важнее сезонных характеристик оказались географические. Украинским антуражем любовалась ЕКАТЕРИНА Ъ-БИРЮКОВА.
В нынешнем сезоне — неожиданно высокий спрос на эту оперу, много лет в Москве не шедшую. В мае "Майскую ночь" обещает дать в концертном исполнении Михаил Плетнев — причем на просторах усадьбы "Архангельское". Но веселое беззаботное зрелище, которое сотворили в театре на Большой Дмитровке, оно вряд ли затмит.
Начинается все с того, что публику убеждают отключить мобильные телефоны не только на русском и английском, но и украинском языках. Затем под длинную увертюру, калейдоскопичность которой оказывается очень кстати, на экране размером в зеркало сцены показывают очень душевный клип, смонтированный из кадров рекламного благополучия сталинской эпохи. С полями, хлебами, коровьим выменем и театральным представлением какой-то классики с рюшечками для сытого народа. Затем занавес открывается, и картинно рассаженные дивчины в венках некоторое время слушают кваканье лягушек.
Всей этой прелюдии сам спектакль не противоречит. Своей отвязной дурашливостью он напоминает здешнее "Обручения в монастыре", а ироничной стильностью национально-советского образца — "Так поступают все женщины". Обе эти постановки относятся к удачам театра. И "Майскую ночь" тоже мало что мешает к ним причислить.
Есть некоторые проблемы музыкального характера. У дирижера Феликса Коробова подтянуто звучит оркестр, но за ним не всегда успевают певцы, а уж многослойные массовые сцены то и дело рассыпаются. Отдельная проблема этой оперы — для нее нужен тенор необыкновенной выносливости на партию молодого казака Левко. В театре нашелся такой герой — Михаил Векуа, для верности побритый наголо. Он осилил все от первой до последней ноты причем со счастливым выражением на лице. Но нельзя сказать, чтобы все его ноты — особенно пронзительные верхние — доставили счастье слушательским ушам. Их еще филировать и филировать.
С двумя дамами Левко вполне повезло. Земную красавицу Ганну в резиновых сапогах толково пела Лариса Андреева своим красивым, насыщенным голосом. Экзальтированную утопленницу Панночку, немного переигрывая,— Евгения Афанасьева.
Но главными ценностями в этой постановке стали комические персонажи, один другого краше. Это Сергей Балашов в роли Винокура, чей звездный час настал во время его уморительной страшилки про галушки, фирменный хохотун театра Дмитрий Степанович в роли Писаря и местный патриарх Леонид Зимненко, которого украсили усами, шароварами, орденами и галстуком, в роли сельского Головы. Трио этих смачных персонажей, непрерывно что-то аппетитно жующих и выпивающих, сдобренное анекдотически энергичной Свояченицей с косой а-ля Юлия Тимошенко (Вероника Вяткина) и все не знающим, где пописать, пьяницей Калеником (Феликс Кудрявцев) со старым пулеметом наперевес, стало самым неотразимым местом спектакля.
Сравниться с ним может разве что только появление в последнем действии стаи бледных русалок-утопленниц со следами былой роскоши в костюмах, обставленное по всем законам фильмов ужасов. И свет Ильдара Бедердинова, и технические возможности свежеотремонтированной сцены с подъемниками, и насмешливые красоты сценографии Владимира Арефьева заставили хоть на мгновение, но вздрогнуть от испуга. Чтобы потом опять начать улыбаться.
Вообще же, легкий, добродушный юмор — главное качество этой постановки, первая половина которой происходит на берегу пруда с настоящей водой и настоящими камышами, а вторая — там же, но с добавлением элегантной конструкции из битых окон, изображающих полуразрушенный панский дом, где злая ведьма-мачеха когда-то нехорошо обошлась с Панночкой. Появляются эти свидетельства разрухи и запустения после сцены удалого разгула казацкой молодежи с обнаженными торсами, в которую для усиления эффекта внедрена мужская часть танцевальной группы "Вортекс". Но меньше всего следует в спектакле искать серьезные аллюзии на какие-либо "оранжевые революции" и политические баталии в прежде братской республике. Равно как и вообще искать чего-либо серьезного.
В опере Римского-Корсакова, как и повести Гоголя, конечно, имеется некоторое количество метафизики. Но она уж очень тонет в комиковании и жанровости. И господин Титель не стал ее оттуда вылавливать, ограничась созданием приятной, немножко сновиденческой, немножко знакомой атмосферы, где быт и ирреальность легко уживаются друг с другом и где возможно все, что угодно. Летают звезды и комары, ездит красивый красный мотоцикл, с неба свисает лестница. Потусторонняя русалочья жизнь обозначается толстым упитанным хвостом с плавниками, который пару раз виляет из камышей, вызывая овации в зале. Еще одну порцию аплодисментов получает мышь на батарейках, являющаяся единственным свидетельством существования нечистой силы. А уж розовых фламинго, обнаруживающихся к хеппи-энду, когда Голова разрешает свадьбу Левко с Ганной, а казаки братаются с русалками, и вовсе ничем не объяснишь. Просто так веселее.