Гастроли литература
Знаменитый венгр Петер Эстерхази приехал в Москву, чтобы представить свой роман "Harmonia caelestis" ("Небесная гармония"). Семейная хроника нескольких поколений знатного венгерского рода — это самое известное произведение писателя, чьи книги "Производственный роман", "Маленькая венгерская порнография" уже прочитаны и в России. С ПЕТЕРОМ ЭСТЕРХАЗИ поговорила ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА.
— Вы ведь уже бывали в Москве: есть ли у вас какие-нибудь предположения о том, как воспримут "Небесную гармонию" российские читатели?
— Мне обычно трудно говорить даже о том, как воспринимают мои тексты венгерские читатели. Но русские — и я говорю это не потому, что сейчас нахожусь в Москве,— это какой-то особый читательский случай. Они фантастически избалованы литературой. Быть опубликованным по-русски для любого иностранного литератора — событие. Что касается "Harmonia caelestis", каких-то конкретных прогнозов у меня нет. Сам факт, что мои фразы заговорят на языке Гоголя,— для меня это очень важно.
— Какие-нибудь семейные романы на вас повлияли? Может быть, лев-толстовские?
— При написании этого романа — вряд ли. Но русская литература повлияла на всю мою жизнь. Если бы не было русских романов, наверное, я бы прожил другую жизнь.
— Но именно по этому роману расставлены своеобразные камертоны, чужие цитаты. И в том числе из Венедикта Ерофеева, Даниила Хармса, Дмитрия Галковского. Каков общий русский "хор" в вашем романе?
— Цитаты оказались на страницах этого романа потому, что роман в них нуждался. Венедикт Ерофеев, Хармс — эти авторы мне близки. Может быть, даже близки вопреки, поскольку жизнь Венедикта Ерофеева очень отличалась от моей.
— Когда мы говорили с вами шесть лет назад, вы упоминали Владимира Сорокина. С тех пор еще что-нибудь из современной русской литературы прочитали?
— То есть вы хотите спросить, читал ли я Пелевина? Ну, о Сорокине могу сказать, что в Лейпциге мы с ним очень хорошо попили пива. Я не знаю русского языка, так что вижу лишь то, что переводят. Нам доступны только самые известные, резонансные книги. Истинной картины того, что происходит в русской литературе, у нас нет. Есть ведь тихие книги, которых мы не видим.
— Когда-то в беседе с Евгением Поповым вы пришли к выводу, что ни венгры особо не интересуются русскими, ни наоборот. Но все-таки важная для вашего романа имперская тема нас связывает?
— Исторически для нас Советский Союз не был великой державой. То есть у нас отношение к Союзу иное, чем, например, у поляков. Когда в 1990 году из Венгрии ушли советские войска, собственно, на этом и кончился конфликт. Если что-то изменилось, то это связано с тем, как изменилась и изменяется сама Россия. Теперь, например, выяснилось, что без России трудно представить европейскую жизнь. Лет десять назад можно было подумать: ну, Россия — это далекая страна. Прошло десять лет, и выяснилось: совсем не далекая, все очень близко.
— "Harmonia caelestis" — это и роман воспитания. А как по-вашему, можно ли воспитать страну?
— В тот самый момент, как мы начинаем говорить о стране как о семье, значит, мы в беде. Либо мы используем метафору "страна как семья", либо понятие "демократия". Если мы говорим о семье, значит, должен быть глава семьи. Если так, то хрена с два! (Характерный "локтевой" жест.)
— Да, но в вашем романе воспитанием занимается и бабушка, не только авторитарный отец.
— Вообще-то ситуация благоприятна, если существует авторитет. То есть это значит, что существует функционирующая система ценностей. В то же время, это нечто другое, чем авторитарное мышление.
— Продолжим тему воспитания: у вас четверо детей. Могли бы они стать героями ваших романов?
— Дети обиделись бы, если бы стали предметом моих писаний. Но, конечно, имея четырех детей, я познал всю "не Эвклидову геометрию" семейной жизни. То есть они влияли на мои романы, но скорее в том смысле, что обогащали мой человеческий опыт.
— Важнейший российский закон — "свои люди — сочтемся". В вашем романе семейная тема тоже далеко неоднозначна?
— Для меня, во-первых, семья — это подходящая мне, дружественная атмосфера. В современном неоконсервативном духе есть представление, что семья может решить все проблемы. На самом деле семьи распадаются. Сама форма семьи изменилась. Женщины пошли работать. Например, женщины берут интервью вместо того, чтобы пойти домой и готовить обед. Ужасы происходят внутри семьи. И самые страшные вещи — тоже. Богатой, интересной, богоугодной жизнью можно жить и одному. Сама по себе семья не является панацеей. Правда, я это говорю, понимая и сознавая, что я жил только в семье, никогда не жил один.