В Центральном выставочном зале Петербурга "Манеж" в рамках культурной программы Игр Доброй Воли открылась III Петербургская Биеннале, представляющая более 500 последних работ 230 ведущих художников города. Организаторы проекта решили посвятить его двадцатилетию "газо-невской культуры", легендарным диссидентским выставкам середины 70-х годов.
Манеж решил сделать паузу между престижными экспозициями и ночными дискотеками для "новых русских" и предоставил до седьмого августа свои залы для третьей петербургской Биеннале. На втором этаже — станковая живопись, на первом (за его утопленной центральной частью прочно утвердилось жаргонно-профессиональное название "корыто") — инсталляции. Биеннале была задумана в 1989 году группой энтузиастов (художник Энвер, искусствовед Наталия Барова и другие) как панорама независимого, неортодоксального искусства. С тех пор много воды утекло, определения и критерии размылись, понятия "независимости" и "авангардности" утратили смысл. Биеннале теперь дает возможность модной художественной элите обменяться комплиментами, славно погулять на вернисаже и лишний раз убедиться в собственной незаменимости для российского искусства. На открытии собрались, действительно, "все", но качество экспозиции оценивать надо в одиночестве и на трезвую голову.
О втором этаже Биеннале лучше промолчать. Возможно, там и есть свежие живописные голоса, но они заглушены, подавлены усредненной "культурной" живописью. Те, что еще несколько лет назад именовались "левым Союзом художников", сектантские группировки, убежденные в том, что они развивают традиции Филонова, Малевича, Стерлигова и мало кому известного Зайцева, романтические юноши, воспламеняющиеся от лицезрения безнадежно литературных петербургских трущоб, пришли к общему знаменателю. Работы мэтров — Анатолия Белкина, Елены Фигуриной, Валентина Герасименко, Евгения Тыкоцкого — безошибочно узнаются с любого расстояния только потому, что не вносят ничего нового в сложившиеся и отлакированные до блеска художественные имиджи. Митькам явно не пошло на пользу коллективное вступление в американскую секту "Анонимные Алкоголики". Интеллектуальная и духовная леность — так можно охарактеризовать эту часть экспозиции.
По "корыту" гулять, во всяком случае, весело. Трудно точно обозначить тот момент, когда концептуализм, традиционно считавшийся московской болезнью, обрушился на Петербург. Но инсталляции изготавливают теперь все, кто претендует на роль авангарда городского пост-авангарда. Инсталляция — жанр по определению опасный: он вроде бы не требует никаких усилий для аккумуляции любого мусора в пространстве, но леность и необязательность бросаются в глаза еще сильнее, чем при созерцании "традиционной" живописи. По меньшей мере три художника, может быть, подсознательно откомментировали моду на инсталляции. Мусорные бачки Андрея Хлобыстина, бесформенная груда живописных произведений Сергея Болмата, три сцепленных антеннами и наперебой вещающих друг другу телевизора Михаила Хейфица и Стаса Чаплыгина — безошибочные попадания в инсталляционный грех местного искусства. Инсталляцией, оказывается, может быть и серия живописных полотен: вчерашние провокаторы и "новые дикие" Олег Маслов и Гиппер Пуппер (Виктор Кузнецов) поддались соблазну "неоакадемизма" и выставили псевдоклассические композиции с обнаженными персонажами художественной тусовки; инсталляцией может быть и цикл фотографий: в Биеннале участвует один из лучших фотографов города Андрей "Вилли" Усов. Тем драгоценнее оригинальные художественные идеи, рассеянные среди бесформенных нагромождений предметов: покрытые куриными перьями мужской и женский туалеты Алексея Костромы; мерцающий десятками разноцветных лампочек портрет ударника социалистического соревнования электрика Карабутова Светы Козак и Александра Менуса; наполненные гнуснейшим портвейном бутылки "Санта Барбара супер кэнди кук" Саши Даймонда и Ники Дубровской; очередная серия любовных похождений генерального мутанта российского постмодернизма Владика "Монро" Мамышева или кричащие "Мама" чемоданы Олега Амирханяна.
А если бы на III Биеннале, как в Венеции, вручались призы, то первый заслужил бы анонимный сотрудник Манежа, который пунктуально разместил на каждом стенде записки, гласящие примерно следующее: "Стенд номер 25, три телевизора, одна картина, пятнадцать пустых бутылок..."
МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ