Кто дозволен Юпитеру

всматривается Ольга Лузина

Царь Аргоса Акрисий боялся смерти и не любил детей. Когда-то оракул предсказал ему гибель от руки собственного внука, и он заточил дочь Данаю то ли в подземелье, то ли в башню. Ну и ничего у царя не вышло. Данаю углядел Юпитер, влюбился, получился Персей, он вырос, во время состязаний метнул диск и случайно убил дедушку. От судьбы не уйдешь, ее на замок не закроешь. Благодаря страхам Акрисия изобразительное искусство обогатилось сюжетом о том, как нечеловечески изобретательный Юпитер проник к Данае в виде золотого дождя. В Средние века эта сцена воспринималась как языческое благовещение — Даная олицетворяла целомудрие и намекала на непорочное зачатие. Ренессанс сместил акцент на гедонизм, чувственность и телесную красоту.

"Даная" Корреджо (настоящее имя Антонио Аллегри), написанная в 1531 году, особенно интересна в свете эрмитажных картин Тициана и Рембрандта, созданных позднее. Тициан писал Данаю много раз и всегда сохранял величественную позу Данаи — сходство с микеланджеловским Адамом в росписи потолка Сикстинской капеллы (1509-1512) придает ей чуть ли не героический оттенок. Эрмитажный вариант относится к 1554 году и является одним из самых реалистичных и подробных: усатое-бородатое лицо Юпитера в облаках, старая служанка, которая скорее собирает золотой дождь в передник, чем прикрывает от него Данаю, да и сам дождь у него нумизматический какой-то. Тициан старался показать белое тело на белых простынях и потому накладывал множество тонких полупрозрачных слоев краски, чтобы добиться впечатления живой округлой плоти на фоне смятой ткани. "Даная" Рембрандта относится уже к 1636-1656 годам. Здесь задача совсем иная — передать свет, льющийся на тело из-за тяжелых портьер, и усилить его обилием золота в интерьере. Нет ни Юпитера, ни дождя, а служанка в берете художника и с подобием палитры чуть ли не символизирует творчество (или что еще мог иметь в виду эрудит и хитрец Рембрандт).

Залетный дождь, освещение, контраст телес и простыней — те же проблемы стояли и перед Корреджо. Но главная задача была совсем другая. Картина предназначалась для мантуанского герцога Федерико II Гонзага и вместе с "Юпитером и Ио", "Похищением Ганимеда" и "Ледой" должна была украсить его личный Овидиев зал в палаццо Те. Поэтому все четыре полотна про любвеобильного Юпитера основаны на "Метаморфозах". От Корреджо требовалась изящная и чувственная любовная сцена. Он и написал стройные тела юной Данаи и Амура-подростка, выстроил ясную композицию на основе традиционной ренессансной пирамиды, смягченной параллельными линиями наклона их тел. Свет здесь не потусторонний, а самый что ни на есть реальный — из ненаписанного окна справа. Есть, конечно, и странное золотистое облако, нависающее над лоном Данаи, но дождь из него не льется, а чуть капает — три капельки зависли в воздухе, золотистая россыпь виднеется на простыне, переброшенной через бедра Данаи, да Амур держит в руке маловразумительный сгусток божественного семени. Для художника гораздо важнее идеальная красота и переливчатая белизна тел Данаи и Амура. Чтобы сохранить эту белизну и одновременно показать контраст плоти и простыней, Корреджо пришлось усилить голубоватый оттенок ткани. Добавьте синюю отделку кровати, голубой пейзаж за окном слева и отливающие синевой крылья Амура — и сцена приобретет мифологическую холодность и отстраненность. На фоне стройных тел Данаи и Амура забавно выглядят два пузатеньких мальчугана. Они олицетворяют любовь небесную и земную и увлеченно пробуют наконечник любовной стрелы на ювелирном камне, проверяя драгоценность металла.

В этой картине Корреджо предстает виртуозным живописцем, который превосходно выстраивает многофигурную композицию и знает толк в анатомии. Здесь нет венецианского богатства и интенсивности цвета, зато фантастически тонкая светотень. Художник не хотел глобальности и говорил, что его мысли умещаются на кончике карандаша. Важнее легкое движение, мимолетная улыбка. Ренессансный героизм уступает место интимному маньеризму, а изящество письма предвосхищает рококо XVIII века. Однако наряду с галантной живописью он создавал и великолепные иллюзионистические фрески — в церквях Корреджо, родного города художника, и в Парме. Роспись потолка в кафедральном соборе Пармы — это невероятный прорыв из реального пространства в другой мир, достигнутый перспективным сокращением десятков фигур в облаках и интенсивным светом, который просто растапливает купол. Композиция выстроена настолько динамично, что буквально вкручивает охваченного экстазом зрителя в божественную бесконечность. Чем не барокко. Тициан говорил об этой росписи: переверните купол и наполните его золотом, но и тогда работа Корреджо будет ценнее всех денег.

Созданная Корреджо серия про похождения Юпитера так и не стала украшением дворца Федерико II Гонзага, а была презентована Карлу V и разошлась по Европе: "Леда" — в Берлине, "Юпитер и Ио" и "Ганимед" — в Вене. Да и "Даная" сменила немало владельцев и городов — Мадрид (1532), Милан (1584), Прага (1621), Стокгольм (1652), Рим (1654), Париж (1721), Брюссель (1792) и снова Париж (начало XIX века). Только в 1827 году одиссея картины завершилась, и полотно осталось в галерее Боргезе. Путешествиями и многочисленными реставрациями объясняется состояние холста, на котором хорошо заметны утраты красочного слоя и лакового покрытия.

Куда определить Корреджо (около 1489-1534) — в Ренессанс или маньеризм, в барокко или рококо? Ведь художник был ровесником Рафаэля (1487-1520) и современником Микеланджело (1475-1564). Высокий Ренессанс, куда уж выше. Но Высокий Ренессанс — грандиозная искусствоведческая абстракция, ведь тогда еще полыхала готика и уже расцветали маньеризм, барокко и рококо. Фигура Корреджо характерна для Ренессанса, но, как и многие другие художники, он остался в тени титанов эпохи. Просто первый художник в Ломбардии, который начал писать в "современной манере" (по словам Вазари), просто еще один предвестник искусства XVII и XVIII веков. Должно быть, Антонио Аллегри и сам считал судьбу несправедливой, когда перед одним из шедевров Рафаэля воскликнул: "Да я ведь тоже художник!"