Выставка фотография
В лондонском выставочном комплексе The Hayward в Southbank Centre открылась выставка "Александр Родченко. Революция в фотографии" — британская версия монографической выставки главного русского фотографа, подготовленная Московским домом фотографии, чья лондонская презентация прошла при поддержке Романа Абрамовича. Рассказывает ИРИНА Ъ-КУЛИК.
Александр Родченко, несомненно, самый знаменитый отечественный фотограф и не менее эмблематичная фигура русского авангарда, чем, скажем, Казимир Малевич. Однако, по словам директора МДФ и куратора выставки Ольги Свибловой, в Европе Родченко до сих пор показывают куда реже, чем его соотечественников и единомышленников, воплощавших те же авангардные идеи в других видах искусства. В Лондоне ретроспектива Родченко проходит на одной из главнейших выставочных площадок города, в самом туристическом центре — неподалеку от гигантского колеса обозрения, построенного к миллениуму. Самому Александру Родченко это гигантское сооружение наверняка бы понравилось.
Адаптируясь к новому месту, выставка неизбежно изменяется. Чуть больше, чем того требуют простые сложности перевода, меняется название, а вместе с ним и некоторые концептуальные акценты. В Москве выставка называлась "Фотография — искусство", в Париже — "Революция глаза", в Лондоне — "Революция в фотографии" и показывалась в варианте более сжатом, нежели в Москве и Париже, никакого неортодоксального и неизвестного Родченко здесь нет — впрочем, в Лондоне это все равно первая персональная выставка классика русского фотоавангарда.
Слово "революция" возникает в связи с Родченко столь же неизбежно, как и "русский авангард". Но название лондонской выставки не предполагает двоякого прочтения. Речь идет о революции не политической, но только эстетической, не той, которую Родченко так или иначе отобразил, но той, которую он совершил. Никакого заигрывания с популярным среди западных интеллектуалов левым дискурсом. Александр Родченко представлен отнюдь не творцом новой эстетики пролетарского государства, но скорее кабинетным экспериментатором-формалистом. Выставка разбита на вполне академические разделы, посвященные, например, портрету или репортажу, архитектуре или движению. Разумеется, специальные экспликации на стенах дают необходимые исторические сведения: от того, кто такие пионеры, до того, кто строил Беломорско-Балтийский канал. Но Александр Родченко в этих комментариях ни в коем случае не предстает имиджмейкером советской власти — скорее уж ее жертвой, не избежавшей осуждений в формализме фатальных для всех авангардистов.
На выставке, конечно, есть и те самые пионеры с горнами, и физкультурные парады на Красной площади, и репортажи о строительстве Беломорско-Балтийского канала. Но как ни странно, сегодня в них очень сложно действительно увидеть, а не домыслить, какое-либо эмоциональное переживание эпохи. У Родченко бессмысленно искать тайный трагизм, но и наивного или нарочитого энтузиазма у него на самом деле тоже нет. Драматизм и напряжение его снимков — не психологического, а вправду сугубо формального толка. Он не воспевает революцию и не присоединяется к ней, но отмечает некий тектонический сдвиг в картине мира.
"Сдвиг", кстати, был любимым словом русского авангарда. Можно вспомнить "сдвигологию", на которой Алексей Крученых и Игорь Терентьев основывали свое понимание литературы и театра,— примененный к слову принцип монтажа, который Родченко использовал в фотографии. Знаменитые ракурсы Родченко, в которых архитектура, природа, люди словно бы утрачивают привычное равновесие и то ли взмывают вверх, то ли обрушиваются прямо на зрителя, в конце концов вызывают у посетителя выставки едва ли не головокружение, чувство, что земля уходит у тебя из-под ног. Даже сцены из соцреалистических постановок Большого театра 1930-х годов он умудряется снять как какие-то хороводы призраков. Тяжелая монументальность сталинского стиля для него все равно стоит на той зыбкой почве, по которой прошел авангардистский и революционный сдвиг.