Концерт классика
В Большом зале консерватории прошел концерт из филармонического абонемента "Великие кантаты и оратории", озаглавленный "Ее императорское величество". Александр Рудин, его оркестр Musica Viva (вместе с его же новосозданным камерным хором) и четверо европейских певцов исполняли музыку Йозефа Гайдна. Каждое из прозвучавших сочинений — две симфонии и одна месса — было так или иначе связано либо с австрийской императрицей Марией-Терезией, либо с другими дамами из дома Габсбургов. Гайдна слушал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Марию-Терезию, единственное дитя императора Карла VI и супругу императора Франца I Стефана Лотарингского, за долгие годы ее правления (вернее, соправления) судьба сталкивала с Гайдном неоднократно. Сама она страстной любовью к музицированию не отличалась, но отец ее был композитором-любителем, а многочисленные августейшие дети устраивали во дворце полноценные оперные представления собственными силами. Ей посвящена открывавшая концерт гайдновская симфония N 48, написанная в честь визита государыни в имение князя Эстерхази, патрона композитора.
Также прозвучавшая в концерте Teresienmesse (Месса Терезии) Гайдна, однако, связана с именем другой Марии-Терезии — внучки первой, принцессы Обеих Сицилий, ставшей супругой императора Франца II. Месса посвящена ей при создании не была, но популярное название приклеилось к этому сочинению после того, как монархиня самолично исполнила сопрановую партию в мессе. Вторая из прозвучавших симфоний (N 85) известна под названием "Королева", тоже не авторским; ее, одну из знаменитых Парижских симфоний Гайдна, особенно любила одна из дочерей многодетной Марии-Терезии, Мария-Антония, после своего фатального замужества ставшая той самой Марией-Антуанеттой.
Обе симфонии сыграли в первом отделении, месса составила второе: распределение логичное, но на поверку, пожалуй, не самое выигрышное. Гайдновскую музыку, несмотря на всю ее обманчивую простоту, по-настоящему качественно исполнить не так уж и легко. Александр Рудин — в принципе однозначно беспроигрышный интерпретатор Гайдна, это явно "его" композитор, да и оркестру Musica Viva самый старший из венских классиков явно по плечу. Опять же в принципе; в этот же раз гайдновские симфонии прозвучали пустовато, сыро и небрежно — из-за чего исполняемая музыка в смысле своего обаяния и увлекательности потеряла довольно много.
Тем более что было к чему придраться и с технической стороны. В симфонии "Мария-Терезия", к примеру, первый валторнист самым отчаянным образом боролся с партией, написанной для вышедшей из употребления альтовой валторны, одерживая верх совсем не всегда — в первой части симфонии фальши и киксов было неприлично много. Если бы между двумя симфониями вставили если не интервал, то хотя бы какой-нибудь небольшой номер из того же Гайдна, это, вероятно, весьма разбавило бы достаточно формальное впечатление от "Марии-Терезии" и "Королевы", но на деле контраст с яркостью и воодушевленностью второго отделения получился слишком уж резким.
Зато "Терезиенмессе" действительно редкостным образом повезло. Едва-едва созданный камерный хор Musica Viva показал очень неплохую работу, и это перспективно: способных хоровых ансамблей у нас и так-то невероятно мало, а хоров, которые могут легко и адекватно осваивать столь существенный для Musica Viva духовно-ораториальный репертуар XVIII века, и того меньше. Приглашенные из Европы певцы (английское сопрано Люси Кроу, ирландское меццо Патрисия Бардон, хорватский тенор Кресимир Шпицер и швейцарский баритон Штефан Маклеод) составили квартет, которому вообще-то могли бы позавидовать многие мировые концертные площадки: каждый из вокалистов помимо просто международного признания может похвалиться сугубыми успехами именно в музыке от Монтеверди до Моцарта.
В смысле общего уровня их Гайдн действительно стоил многого; и стоил бы еще больше, если бы не разнобой манер, качества и вокальных красок. Кресимир Шпицер местами пел вовсе неблагополучно, Штефан Маклеод демонстрировал аккуратный, сдержанный, суховатый вокал камерного толка; Патрисия Бардон, напротив, обнаружила даже на не очень "старинный" лад крупный, мощный и весомый голос. Пока еще наименее знаменитая из всех четырех (по молодости лет) Люси Кроу оказалась, может быть, самой уместной из солисток; ее свежее, но уже хорошо тренированное сопрано было именно таким голосом, которого стоило бы ожидать в этой партии: объем, звонкость, красочность — всего ровно в меру. Тем же безукоризненным чувством меры приятно впечатляла и игра оркестра: Александру Рудину в очередной раз удалось показать, что, даже не гоняясь за аутентичной исполнительской модой в формальном смысле, можно удачно обрисовывать в барочной и раннеклассической музыке все те же симпатичные вещи — витальность, непосредственность, отчетливость.