премьера кино
Событием завершившегося в Роттердаме 37-го Международного кинофестиваля (об итогах см. "Ъ" от 4 февраля) стала мировая премьера фильма известного документалиста Сергея Лозницы "Представление". Оригинальность режиссерского метода оценил АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
Фильм Сергея Лозницы — один из немногих в программе, который нес в себе дух эксперимента, характерный для прежнего Роттердама. Именно здесь в свое время состоялась ретроспектива работ Олега Ковалова, создавшего свой оригинальный жанр на стыке архивного, документального, игрового кино и даже киноведения. "Представление" напоминает коваловские "Сады Скорпиона", только метод здесь вывернут наизнанку. В "Садах" старый пропагандистский советский фильм был подвергнут психоаналитической дешифровке: то был своего рода научный трактат на материале игрового кино. У Сергея Лозницы, наоборот, деконструкции подвергается кинохроника, превращаясь в художественное произведение.
"Представление" — результат копродукции Германии, России и Украины. Именно им, породившим Лени Рифеншталь, Дзигу Вертова и Александра Довженко, ближе всего идея высокохудожественного агитпропа. Сергей Лозница берет в качестве исходного объекта выпуски киножурнала "Наш край" 1950-60-х, подготовленные на Ленинградской студии документальных фильмов, вычленяет и монтирует наиболее выразительные фрагменты. Операция проводится очень тонко, не остается хирургических швов, нет насилия над материалом, никакого комментария. Это имеет мало общего с соц-артом и постмодернизмом, не чуждыми методу Олега Ковалова. Но тем отчетливее проступает сегодняшний контекст. Мы смотрим старую пропагандистскую хронику совсем другими глазами, чем смотрели ее и сторонники, и противники советского режима.
Фильм называется "Представлением", потому что заметное место в нем занимают фрагменты спектаклей и представлений, профессиональных и самодеятельных — вроде тех, где все действие крутится вокруг "уголька", который нужно во что бы то ни стало разгрузить, поскольку героиня "дала слово Ильичу". Монументальными декорациями к представлениям становятся ленинградские пейзажи. Запечатленные старыми кинокамерами на черно-белой пленке, они превращаются в почти марсианские хроники: огромные пространства, занесенные снегом, бороздящие их машины и копошащиеся люди, которые с каким-то нездешним выражением лиц тащат сетями рыбу из-подо льда и совершают множество других малоосмысленных трудовых подвигов. В этом есть нечто неизбывно эпическое, напоминающее зимние пейзажи Брейгеля. Лица этих людей мифологичны, вызывающе несовременны, хотя странным образом в них можно узреть физиономические прообразы то Владимира Путина, то Леонида Парфенова, то Юрия Гагарина. Какой-нибудь сталевар Шульпин или машинист Кулев, работающие в счет 1958 года (действие происходит, кажется, в 1954-м),— это не просто люди, а живые архетипы. Они живут не в настоящем, а в будущем, у них другие отношения со временем, с жизнью и смертью.
Все документальные персонажи картины — простые "парни и девчоночки". Генсек Хрущев, композитор Мурадели под холодным взглядом автора фильма начинают смотреться как инопланетяне, никогда не жившие на одной с нами земле. Однако в конце автор словно бы не выдерживает и предоставляет слово детям. Как ни стараются их сделать соучастниками и персонажами отрепетированной реальности, они сопротивляются — просто в силу своей естественности. И когда на вопрос, любишь ли ты трудиться, пацаненок выдает беззащитную, но хитрую улыбочку, адресованную всем творцам агитпропа — и прошлого и настоящего.