«Толпа тут же отделила его от свиты»

80 лет назад, в феврале 1928 года, Сталин возвратился в Москву из засекреченной поездки в Сибирь. Вояжи Хрущева в провинцию, наоборот, проходили с большой помпой. Общие закономерности и индивидуальные странности знакомства вождей с жизнью глубинки изучил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов.

"Все крестьяне хотели дотронуться до него рукой"

На Руси монарший выезд в провинцию на протяжении веков оставался важным элементом политической жизни страны. У царственной особы появлялась возможность оценить правдивость сообщаемых сведений о положении на местах, у местной знати и чиновного люда — выделиться из толпы себе подобных, запомниться государю и попасть в его кадровый резерв. А народ по традиции ожидал возможности поднести челобитные о своих бедах прямо и непосредственно помазаннику божию.

Не менее важным элементом таких поездок было лицезрение народом и царем друг друга. Чаще всего эти многолюдные встречи происходили при проезде царского кортежа или у соборов, где совершался обязательный торжественный молебен. Жители городов и весей могли убедиться, что самодержец здоров и шапка Мономаха еще не стала для него ярмом. Он же, в свою очередь, убеждался как минимум в покорности подданных или, что ценилось гораздо выше, воочию наблюдал все проявления народной любви к своей особе. Естественно, покорность обеспечивалась с помощью стражников, а верноподданнические чувства подогревались ожиданием царского угощения и сопутствующей ему зачастую раздачей подарков.

Случались, конечно, и исключения. Карательные экспедиции Ивана Грозного и бесконечные деловые поездки Петра I, во время которых население тоже терпело немалый урон, не укладывались в традиционные рамки, но другие отечественные правители выезжали в глубинку, в большей или меньшей степени придерживаясь дедовских традиций.

Несколько особняком в общем ряду стоял царь-солдат Николай I, любивший не парадные, а инспекционные выезды на места. Но региональное начальство за долгие годы его царствования научилось справляться с этой бедой. В собственной его императорского величества канцелярии всегда можно было найти милостивца, который за определенную мзду мог сообщить с нарочным о предстоящем визите самодержца в ту или иную губернию. А благодаря, мягко говоря, неспешности транспортных средств первой половины XIX века все военные и гражданские учреждения успевали подготовиться к высочайшему визиту. Впоследствии воспитанники провинциальных кадетских корпусов описывали в мемуарах, что узнавали о предстоящем приезде Николая Павловича загодя по резко улучшавшемуся рациону. А также по тому, что грязные городские улицы принимались вычищать, тротуары на центральных проспектах — мостить свежими досками, а фасады — красить.

Ни сын Николая I Александр II, ни внук Александр III подобными инспекционными блицвизитами не баловались. И их поездки по империи всегда описывались с елейными нотками в голосе. Чаще всего в рассказах о царских поездках в народ встречалась сцена, где императорскую коляску облепляла толпа студентов, обывателей или иных подданных, кои смотрели на императора с искренней любовью. А самодержец, как и положено царю-батюшке, взирал на народ с отеческой любовью и не позволял казакам конвоя прервать эти проявления верноподданнических чувств.

Последний российский император Николай II из-за слабости и неуверенности в себе нуждался в постоянных и явных демонстрациях народной любви. Благо повод для этого долго искать не приходилось: императорская чета регулярно отправлялась на богомолье. Но именно в одном из святых мест — в Сарове — произошел случай, заставивший царя и его свиту относиться к встречам с подданными с гораздо большей осторожностью.

"Саров,— вспоминал начальник канцелярии Министерства двора генерал Александр Мосолов,— расположен в стороне от железнодорожной ветки, и недалеко от Арзамаса для их величеств была сооружена специальная платформа. Для государя и свиты были приготовлены четырехместные коляски, которые тащили четыре лошади. Такой способ передвижения очень понравился императрице и ее фрейлинам. Вдоль всего пути следования царской четы, задолго до того, как императорская процессия тронулась в путь, собрались тысячи крестьян. Мне сказали, что в окрестностях монастыря сошлось 500 тысяч крестьян со всей России. Для них были сооружены бараки, которых оказалось совершенно недостаточно: большинство паломников ночевало под открытым небом. Это было замечательное зрелище. Толпы крестьян в праздничной одежде приветствовали царя ликующими криками. Надо было видеть, как сияли лица тех, кого выбрали подносить царю на остановках хлеб и соль, как того требовал древний народный обычай. Император радовался не меньше своих подданных — он отвечал на их приветствия короткими благосклонными фразами. Даже императрица, обычно холодная и отстраненная, изо всех сил старалась вложить в свои ответы толпе хоть немного тепла".

ЧП произошло в последний день богомолья из-за того, что император решил пообщаться с народом поближе.

"Было решено,— писал Мосолов,— что царь посетит скит святого Серафима и чудотворный источник рядом с ним. Нужно было пройти вдоль крутого берега речушки, на которой стоит монастырь. Тамбовский губернатор Лауниц (позже убитый революционерами) получил указание не мешать толпе смотреть на проходящую мимо царскую чету. Были привезены войска, солдаты, взявшись за руки, образовали живую цепь, чтобы люди не попадали вниз с горы, однако толпа напирала, и опасность того, что 150 тысяч мужчин и женщин прорвут цепь и упадут на тропу, увеличивалась. После службы в скиту царь и царица пошли назад. На полпути от дороги ответвлялась тропинка, которая вела прямо к монастырю. Царь неожиданно свернул на нее, желая пройти мимо толп народа, собравшегося на склонах слева от тропинки. Я увидел, как царь исчез в людском море, толпа тут же отделила его от свиты... После нечеловеческих усилий нам удалось догнать царя, который медленно шел сквозь толпу, повторяя: "Пропустите меня, братцы!" Все крестьяне хотели дотронуться до него рукой. Ситуация сложилась угрожающая. Мы едва могли пошевелить рукой. Я сказал его величеству: "Государь, все хотят видеть вас. Если вы согласитесь сесть на наши с Лауницем скрещенные руки..." Но царь не согласился. Однако несколько секунд спустя новый напор толпы заставил его сесть на наши руки. Мы подняли его до уровня плеч, и со всех сторон раздались крики "ура!". Чтобы спасти царя, мы не спускали его с плеч, а сами двинулись к деревянному настилу, спускавшемуся несколько поодаль от монастыря к реке. С помощью двух особо сильных мужиков нам удалось донести царя до этого настила. Однако опасность еще не миновала. Крестьяне бросились на шаткое сооружение, имевшее в этом месте высоту несколько метров, и оно развалилось прямо за спиной царя. Не знаю, как мне удалось зацепиться за уцелевший поручень. Царь прибавил шагу и добрался до бокового входа монастыря. "Где моя свита?" — спросил он. "Ее поглотила толпа"".

После этого Николай II стал относиться к общению с народом гораздо осмотрительней. Но ездить от этого меньше не стал. Он, к примеру, удостаивал своим посещением даже заводы и верфи. И в этом не было ничего удивительного. Как слабый менеджер, он не верил ни докладам, ни большинству людей, их представлявших, и потому постоянно хотел убедиться в том, пишут ли ему правду.

"Каюты могли бы быть и попросторнее"

В первые годы советской власти традиции выездов в народ привели в соответствие с требованиями времени и возможностями. Кавалькад карет теперь, конечно, не наблюдалось. А вожди не столько убеждались в народной любви, сколько добивались ее, произнося речи и обещая скорый рай на земле. Но после того как после общения с пролетариями на Ленина было совершено покушение, видные большевики стали подходить к выездам на места с разной, но неизменно достаточно высокой степенью осторожности.

Внешне могло показаться, что в наибольшей степени опасается покушений и потому резко ограничивает свое общение с народными массами Сталин. Он крайне редко выезжал за пределы Москвы, не считая поездок на отдых. Но даже их Сталин не использовал для встреч с трудящимися. В 1926 году, к примеру, судя по его письмам с юга, он судил о будущем урожае на Северном Кавказе по тому, что увидел из окна поезда.

Ничего не менялось и во время поездок делового характера. В 1928 году он в числе других членов Политбюро и ЦК выехал в регионы, чтобы, как говорилось тогда, "подтолкнуть процесс хлебозаготовок". Сталин выбрал себе Сибирь, где, казалось бы, он мог прямо и непосредственно от крестьян узнать обо всех проблемах. Однако в Новосибирске, на Алтае, в Красноярске и Омске он общался практически исключительно с региональными руководителями. И ничего странного в этом не было. Судя по документам, он постоянно добивался точных докладов с мест и повсюду расставлял преданных себе людей, способных проводить в жизнь его решения.

В результате советской пропаганде приходилось идти на всевозможные трюки, чтобы имитировать постоянное общение вождя с народом. Сталина постоянно снимали вместе с толпами делегатов съездов или разнообразных совещаний. А иногда в кинохронике показывали Сталина, посещающего важнейшие построенные объекты: электростанции и каналы. Но даже признанные мастера пера не могли скрыть нежелание Сталина общаться с гражданами СССР. Группа писателей, в которой были Всеволод Иванов, Алексей Толстой и Виктор Шкловский, так описывала участие вождя всех советских народов в открытии Беломорско-Балтийского канала в 1934 году:

"Поднимая крупную волну, "Анохин" уже плыл 182-м каналом к совсем недавно непроходимой реке Выг. Палуба. Плетеные кресла. Трое из Политбюро — Сталин, Ворошилов и Киров — беседуют между собой. Они шутят, смеются, курят. Палуба легонько покачивается, неустанно бежит волна. Все очень просто, обыкновенно; прост и обыкновенен пароход, просты и обыкновенны люди, разговаривающие на палубе,— обыкновенные советские люди разговаривают о погоде, об охоте, может быть, о том, как спали, о том, что каюты на пароходе могли бы быть и попросторнее...

Палуба. Плетеные кресла. Пароход. Канал. Замечательная страна, замечательные люди! Сталин держит карандаш. Перед ним карта края. Берега пустынны. Глухие деревеньки. Целинные земли покрыты валунами. Нетронутые леса. Пожалуй, чересчур много лесов, они захватили лучшие почвы. А болота? Болота ползут, упираются в самое жилье человека, пожирают дороги, делают жизнь неопрятной и тусклой. Увеличить пашни. Болота осушить... Вот приблизительно о чем беседуют трое из Политбюро на палубе "Анохина". Они ходят по палубе, курят, шутят, беседуют. К ним подходит Ягода. Тут рождается идея Беломорско-Балтийского комбината. А позже, когда маленький "Анохин" подходит к Белому морю, к рейду порта Сороки, наркомвоенмор Ворошилов будет принимать парад судов".

И ни единого упоминания об общении с народом. Ни с карелами, ни с зэками-каналоармейцами. Сталин лишь пожимает руки техническим руководителям строительства канала, подведенным к нему Ягодой.

Ничего не изменилось и в дальнейшем. Жестокие кары ждали любого, посмевшего неправильно информировать вождя, люди, в чьей преданности или способностях возникли сомнения, немедленно заменялись. А общения с народом не было даже во время Великой Отечественной войны. Ну если не считать встречи с хозяйками изб, где приходилось ночевать во время считанных поездок верховного главнокомандующего к линии фронта. В дешевой имитации проявлений народной любви, которые без труда могли организовать власти на местах, человек, державший в руках всю страну, попросту не нуждался.

"Ковер--портрет Хрущева стоит столько-то"

Совсем по-иному относился к поездкам по стране и миру Хрущев. Он ездил так много и часто, что путешествовавший чуть меньше Анастас Микоян как-то сказал, что "мы с Никитой Сергеевичем всемирные бродяги". Этот образ первому секретарю ЦК КПСС совершенно не понравился. Он искренне считал, что только путем глубокого погружения в массы можно найти правильное решение. И потому ездил по стране подолгу и помногу. Злые языки, правда, утверждали, что таким образом он убегает из Москвы, переваливая решение текущих вопросов на своих замов в правительстве — Косыгина и Устинова. А кроме того, ничего не понимая в кадрах, назначает не тех людей и не туда и потому вынужден перепроверять на местах то, что докладывают его недалекие выдвиженцы. И ко всему прочему Хрущеву приходилось лично, на местах убеждать и заставлять претворять в жизнь свои решения. Ведь областные и республиканские руководители норовили отчитаться о грандиозных посевах царицы полей — кукурузы, на самом деле лишь имитируя внедрение этой культуры в сельскохозяйственное производство.

Приехав в область или район, Хрущев обязательно встречался с активом, проводил митинг, посещал все, что его интересовало, вновь устраивал собрание актива и говорил, говорил, говорил... Почти всегда в программу визита входил проезд кортежа через толпы согнанных для приветствия граждан, лозунги, портреты и цветы.

А после возвращения в Москву снова если не митинг, то заседание Президиума ЦК КПСС, как именовалось тогда Политбюро, с докладом о результатах поездки. Рассказы Хрущева с шутками и прибаутками, как правило, слушали с удовольствием. Он, как-то рассказывал о споре с Подгорным о том, какой толщины сало должно быть у свиней. Хрущев утверждал, что сало толщиной с ладонь даже украинцы есть не будут. А Подгорный — что Хрущев оторвался от украинской действительности. Рассказывая о поездке в Ярославль, Хрущев описывал свое удивление от вопиющей бесхозяйственности — увиденного в этом городе кирпичного забора длиной пять километров. Вот только выводы из замеченного делались довольно странные.

Обсуждая в очередной раз вопрос о снабжении населения мясом, Хрущев рассказал следующую историю:

"Я когда-то был в Волгограде, сел в вагон, а там какой-то казах уже подогнал отару к поезду, подходит ко мне и говорит: "Вот, товарищ Хрущев, я неделю сижу здесь, овцы голодают, бойня не принимает; что же с ними будет?" Что я могу сделать? Этот чабан понимает, что он горит на этом деле, а тут бюрократ сидит и говорит: "Я не могу". И, наверное, он не может. Так вот надо было бы, чтобы организация была такая, что вот этот чабан должен знать, что он свою отару подгонит к такому-то числу и в это число обязательно будет эта отара принята по весу и будет забита. И чабан говорит: "Вот у меня вес был такой, а сейчас такой, кто компенсирует?" Никто не компенсирует. А главное, не только ему, стране никто не компенсирует. А это организационный вопрос, товарищи".

И Хрущев предложил: "Может быть, подумать, чтобы эту отрасль сельскохозяйственного производства, которая связана с производством, выделить и создать какое-то новое учреждение. Сюда отнести бойни (это вроде промышленность, но промышленность, неразрывно связанная с производством). Я думаю, товарищи, надо будет отдельное какое-то управление создать. Я не хочу компрометировать промышленников, они справляются со своим делом, но сельское хозяйство — это очень специфическое производство. Мы можем их критиковать, можем их ругать, хвалить (чаще придется ругать), если останется так, то от них улучшения ждать не придется".

Попытки улучшить ситуацию с помощью создания и ликвидации ведомств успеха не приносили. А со временем Хрущев заметил, что его поездки обходятся казне в копеечку.

"Я был в Туркмении,— рассказывал он в 1963 году на заседании Президиума ЦК о счете, полученном цековскими хозяйственниками после его очередной поездки в Среднюю Азию.— Они пишут в счете, что дали мне какую-то тужурку или жакет. Я жакета не получал. Тут же цену указывают. Затем они пишут: ковер--портрет Хрущева стоит столько-то, конь стоит столько-то плюс расходы на транспортировку коня, обеды стоят столько. Овезов (первый секретарь ЦК КП Туркмении Балыш Овезов.— "Власть") подписал, оформлено все чин чином. Это возмутительно... Имейте в виду, когда пригласят вас на обед, скажите — лучше сам привезу, дешевле будет стоить, а то на обед съел то, что мне на год хватит. Я говорю счет счетом, хорошо, я буду отрабатывать, но не мог съесть на такую сумму. Конь на конном заводе, он мне не нужен. И на сотню рублей медикаментов! Я не болел и никаких медикаментов не ел, а счет мне прислали. Был обед с парламентской индийской делегацией, это тоже в мой счет, сказали столько-то стоит. Я говорю, я с ними не обедал, я только их принимал, но не угощал".

Все смеялись, но, по существу, это был смех сквозь слезы. Свой способ управления страной — путем выяснения проблем на местах — Хрущев изменить так и не смог и загнал экономику страны и систему управления ею в тупик, что и привело к его скорому смещению.

Следующий генсек — Брежнев,— пока был в силах и здравом уме, не злоупотреблял частым пребыванием в регионах. Он управлял, опираясь на преданных руководителей областей и республик. А поездки к ним использовал для укрепления их же авторитета. Но по мере впадения в маразм Брежневу требовалось все больше и больше всенародных встреч и здравиц в честь выдающегося борца за мир и счастье народов всей земли. Весь дальнейший ход отечественной истории подтверждает правильность этой схемы. Андропов не ездил по стране не только из-за болезни, но и из-за отсутствия необходимости. О положении в стране он знал все из докладов преданного ему КГБ. А то, что Горбачев бегал от проблем, разъезжая по стране и миру, не было секретом ни для кого.

ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ АРХИВ

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...