Выставка живопись
В Музее личных коллекций, филиале ГМИИ имени Пушкина, открылась выставка Юрия Хржановского (1905-1987), отца знаменитого мультипликатора Андрея Хржановского и деда кинорежиссера Ильи Хржановского. Картины и рисунки художника, тоже не чуждого мультипликации и кино, рассматривала АННА Ъ-ТОЛСТОВА.
В 1922 году Юрий Хржановский приехал в революционный Петроград из Сибири, где его отец, "политический", отбывал при старом режиме ссылку, и попал в эпицентр художественной революции. Учился сначала у Кузьмы Петрова-Водкина в бывшей Академии художеств, затем у Казимира Малевича в Гинхуке, потом у Михаила Матюшина, а под конец — у Павла Филонова. Был одним из "мастеров аналитического искусства".
Что учился у Филонова, видно сразу: в атриуме Музея личных коллекций висит огромное, чуть ли не в полвысоты здания полотно "Сибирские партизаны", бывшее самой "ударной" вещью на легендарной выставке филоновцев в ленинградском Доме печати в 1927 году. "Сибирские партизаны" — это история (все написано по детским воспоминаниям о разгроме Колчака и вступлении в Иркутск Тухачевского), поднятая до уровня филоновского социально-биологического апокалипсиса, где колоссальные фигуры партизан, прачки и даже пес неведомой породы "проанализированы" на молекулярном уровне ювелирными микроскопическими мазочками. Этот блокбастер привезен из Русского музея, остальные работы — размером куда меньше — взяты из семейной коллекции Хржановских. По ним видно, что учился у Петрова-Водкина, и неплохо: взять хоть натюрморт — посвящение учителю 1930-х — с планетарной, опрокинутой перспективой стола и ложкой, дробящейся в граненом стакане. А что учился у Малевича, не видно вовсе.
В принципе нормальному человеку хватило бы и одного их этих монстров, чтобы, полностью переформатировавшись под учителя, начисто лишиться каких-либо признаков индивидуальности. Хржановский, как тот Колобок, ушел и от Петрова-Водкина, и от Малевича, и от Филонова. Уходить при малейшей попытке закрепощения вообще, видимо, была его жизненная стратегия. Перепробовавший сотни театрально-киношных профессий, работавший в театре, кино, мультипликации, на эстраде, в цирке, игравший, озвучивавший, освещавший, рисовавший (диапазон этих подработок поражает воображение: от "Трилогии о Максиме" до "Кто сказал "мяу"?"), он умудрился не вступить ни в один творческий союз. Даже в самый вроде бы свободный Союз кинематографистов, хотя рекомендации готовы были дать и Григорий Козинцев, и Аркадий Райкин.
От Филонова Хржановский удрал не из трусости, не от впадавшего в опалу учителя, а позвало второе призвание — эстрада. Он был артистичен и музыкален, увлекся звукоимитацией, а еще собрался налаживать советский джаз. Филонов как-то поинтересовался: чем занимается его блудный ученик? Ему отвечали, что подражает — голосам, шуму ветра, крикам птиц. "Лучше бы он подражал самому себе",— в сердцах буркнул учитель. Так, во всяком случае, рассказывает Андрей Хржановский со слов Евдокии Глебовой, сестры Филонова.
В живописи и рисунке, к которым Юрий Хржановский то и дело возвращался на досуге, особенно в 1960-70-е годы, он подражал не меньше. Нередко Филонову — и в ранних вещах, когда рисовал городскую бедноту и иллюстрировал какие-то бурятские и якутские сказания, и в поздних, когда занялся концлагерным "Антифашистским триптихом". Также Василию Кандинскому, Паулю Клее, Жоржу Руо, Хуану Миро, Раулю Дюфи, даже Полю Синьяку. Чаще всего тем, для кого была важна проблема выражения звука через цвет.
Фуги, экспромты, импровизации, дивертисменты с несколько натужным, семидесятническим символизмом — все это говорит о том, что главным его учителем был никакой не Филонов, а Михаил Матюшин. Художник-композитор, искавший способ выхода через живопись в четвертое, звуковое измерение, проповедовавший теорию "расширенного смотрения", призывавший глядеть на мир и глазами, и затылком. Собственно, саму систему Матюшина Хржановский воспроизводит, кажется, лишь однажды — в цикле акварелей 1980-х с "расширенными" переделкинскими прудами, как бы закругляющимися в пространстве. Матюшинская теория стала для него скорее принципом жизни: смотреть затылком, выхватывая из ее потока все самое интересное. Филонов, джаз, цирк, кино, Кандинский...
Может быть, это не самый лучший принцип для художника: единичные вещи на выставке почти шедевры (зощенковская "Номенклатура" с дамочкой в соболях, вышагивающей по московской набережной под ручку с ответственным товарищем, или абстрактная "Композиция на красном фоне"), остальное — пестрая мозаика. Но по крайней мере один прекрасный плод это бессистемное художественное просвещение Юрия Хржановского принесло. В самом конце висят его эскизы к знаменитому мультфильму Андрея Хржановского "Бабочка". Там такое головокружительное порхание живого, звучащего цвета — это же просто Матюшин и весь русский авангард в переложении для детей младшего школьного возраста.