гастроли театр
На Другой сцене "Современника" продолжаются гастроли "Коляда-театра". Независимая труппа из Екатеринбурга представила москвичам свою последнюю премьеру — "Женитьбу" Николая Гоголя в постановке Николая Коляды, превратившего классическую комедию в лубочный фарс. Молодежь, до отказа забившая небольшой зал, встречала каждую шутку громким смехом. А на МАРИНУ Ъ-ШИМАДИНУ напала тоска.
"Все смешалось в доме Облонских",— рецензию на новый спектакль Николая Коляды не стыдно начать таким образом, потому что и в самой постановке намешаны все цитаты из Гоголя, Пушкина, Лермонтова, Некрасова. "А ну, подружка, налей-ка в кружку; неча на зеркало пенять, коли рожа крива; над кем смеетесь — над собой смеетесь; выхожу один я на дорогу; настанет времечко, когда мужик не Блюхера и не милорда глупого, Белинского и Гоголя с базара понесет",— бодро, как учительница литературы в провинциальной школе, декламирует Дуняша (Тамара Зимина), прислужница в доме Агафьи Тихоновны (Наталья Гаранина). Она выведена в спектакле на первый план, вероятно, как типичная представительница русского народа, о котором, собственно, и идет речь в постановке. С самой первой сцены актеры с намалеванными яблочками румянца на щеках и самоварными крышками вместо шляп торопятся перебрать "наше все" арбатских сувенирных развалов и культурного экспорта — матрешка, гармошка, балалайка, водка, Пушкин, духовность, система Станиславского, великий реалистический русский театр. Сценография спектакля продолжает этот насмешливый ряд: импровизированный занавес разукрашен кружевными салфеточками и вышитыми рушничками, девушки набивают пухом декоративные подушечки с изображением Богоматери с младенцем, на авансцене, мешая проходу, стоит дюжина самоваров, а актеры постоянно таскают с собой бюстики русских классиков, любовно протирая их тряпочками. Режиссер от души издевается над русской интеллигенцией с ее пиететом к высокой культуре, заставляя героев пьесы старательно выговаривать все "тся" и "ться" и заходиться в экстазе от итальянской оперы.
Собственно, весь спектакль и состоит из нагромождения шуток и приколов, превращающих гоголевскую комедию в настоящий фарс. Слуги, вместо того чтобы исполнять приказы, вторят своим хозяевам, с оперным пафосом пропевая окончание каждой фразы. Зачем? Не важно, было бы смешно. Женихи являются на смотрины, распустив хвосты в буквальном смысле слова: на животе и спине у каждого привязаны подушечки, как в японских кимоно, а сзади воткнуты натуральные павлиньи перья, которыми они энергично потряхивают, исполняя свой папуасский приветственный танец. Потом, получив отказ, они демонстративно сбрасывают эти скоморошьи наряды (мол, я так больше не играю) и с детской обидой в голосе обзывают невесту "подлецом". В этом спектакле, похожем на милый домашний междусобойчик, вообще очень много инфантилизма. Сама Агафья Тихоновна, рыхлая неприбранная баба в чепце, ночной рубашке и очках с заклеенным глазом, хоть и выглядит лет на сорок, а чувствует себя десятилетней девочкой, боится чужих и играет в куклы — знаменитый монолог, в котором невеста составляет портрет идеального жениха, за нее произносит маленькая тряпичная подружка. Да и с Подколесиным они любезничают, покачивая на ногах куколок, словно своих будущих детей.
Пара Кочкарев--Подколесин работает главным образом на контрасте друг с другом. Из Кочкарева (Антон Макушин) так и брызжет энергия. Этот бритоголовый пружинистый малый с интонациями нынешнего братка ни секунды не может усидеть на месте. Он не ходит, а прыгает, не стоит, а гарцует, как боксер на ринге, и от избытка витальности пощипывает соски на своей голой груди. А его друг Подколесин (Олег Ягодин) — воплощенная безвольность, вялость и апатия. Герой его вообще какой-то малахольный, припадочный, готовый повиснуть тряпичной куклой на руках Кочкарева. У Агафьи Тихоновны он сидит с отсутствующим видом, раздув щеки как самовар, будто все происходящее его не касается, словно подросток, которого взрослые затащили на неинтересный ему спектакль.
Даже свой финальный прыжок в окно (если можно так назвать медленное сползание в открывшийся на сцене люк, больше похожий на могилу) он совершает как бы в полусне или каком-то зомбированном состоянии. Это человек явно не от мира сего, он при первом удобном случае стремится улизнуть от навязанной ему игры — этой хлопотливой и никчемной игры в жизнь и не менее хлопотливой игры в интеллектуальный театр.