Если друг оказался вдруг
В еврейском культурном центре сыграли пьесу "Мой друг Гитлер"
Премьера театр
В Петербурге группа молодых выпускников Театральной академии создала "Антифашистский театральный проект", который дебютировал с помощью пьесы японца Юкио Мисимы "Мой друг Гитлер" в еврейском доме культуры ЕСОД. Вместе с неравнодушной целевой аудиторией за действом, происходящим прямо в атриуме ЕСОДа, наблюдала ТАТЬЯНА Ъ-ДЖУРОВА.
"Мой друг Гитлер", конечно, далеко не самая антифашистская пьеса всех времен и народов. А вовсе даже наоборот. Ницшеанец Мисима — певец сверхлюдей и сверхчеловеческих поступков — описал в "Моем друге Гитлере" события, предшествовавшие Ночи длинных ножей 1934 года (когда штурмовик-соратник Гитлера Эрнст Рем был арестован и расстрелян, обвиненный в заговоре и аморальном поведении) и воцарению Гитлера в должности рейхспрезидента. Но в персонажах Мисимы, будь то Рем или мадам Де Сад, больше от самого автора, чем от исторических прототипов. Адольф и его соратники — герои абстрактные, мифические божества вроде Тора или Одина. Если попросту, пьеса — про то, как друг пожертвовал другом ради большой идеи. Антигуманистический потенциал пьесы не смутил ученика Льва Додина Сергея Александровского. И он решил поставить историю про то, что убийство делает с неплохим, в сущности, человеком.
Мисиму играть сложно: в его пьесах герои перестреливаются не эмоциями, а идеями. Самурай духом и самый "европейский" из японских сочинителей XX века, он остается одним из глубоко закрытых для русской театральной ментальности драматургов. Спектакль "Антифашистского театра", разыгранный объединенными усилиями юных представителей двух самых почетных актерских школ Петербурга — Льва Додина и Вениамина Фильштинского — не стал исключением. Юноши послушно воплощают каноны русского психологического театра: в "плохом" ищут "хорошее", старательно насыщают стальные интеллектуальные формулы Мисимы "живым чувством" и обрабатывают идеологические поединки порою довольно суетливым "физическим действием". Вероятно, сам Мисима предпочел бы, чтобы его пьесу, как у Виктюка, играли полуобнаженные красавцы с суровыми голосами и лицами, спрятанными под невозмутимыми масками театра но. Таков в пьесе Эрнст Рем, друг и соратник Гитлера, певец войны и разрушения, стойкий самурай, ценою жизни воплощающий идею верности господину. Эта роль идеально подошла бы белокурому божеству Лукино Висконти — Хельмуту Бергеру. В спектакле "Антифашистского проекта" Семен Пивкин играет Рема наивным и туповатым солдафоном, который шумно заглатывает пиво, швыряется стульями и чуть что хватает за горло своих оппонентов — невозмутимого сталелитейного магната Круппа (Игорь Николаев) и невротичного социалиста Штрассера (Иван Николаев).
Кроткий миловидный Андрей Терентьев (Гитлер), хотя и носит маленькие усики, своей тихой задумчивой повадкой больше похож на Раскольникова Достоевского или пушкинского Бориса Годунова. Подобно этим знаменитым рефлектирующим "преступникам поневоле", он ощутимо страдает под бременем власти и сомненья: "Тварь я дрожащая или право имею?". Хамоватый Рем, то норовящий оседлать Адольфа, то кладущий ноги на его рабочий стол, а то и прихватывающий будущего фюрера за интимные места, соответственно, куда менее симпатичен, нежели старушка-процентщица, и Гитлеру явно неприятен. Что делает его терзания малообоснованными.
В финале спектакль вдруг обрел третье измерение, явно не запланированное ни аморалистом Мисимой, ни гуманистом Александровским. Вопреки ожиданиям, после убийства Рема и Штрассера ничего ужасного с Гитлером не произошло. Голос Адольфа обрел уверенную зычность, а его тень на стене выросла до циклопических размеров. Как будто намекала на то, что перед нами, возможно, будущий мудрый политик, ведущий свою паству к процветанию, переросший своих несимпатичных и недальновидных оппонентов, а также подростковые игры в революцию и национал-социализм. А возникшие на экране лица детей, замученных в концлагерях, здесь как бы и ни при чем.