Концерт классика
В Большом зале консерватории прошел концерт оркестра "Новая Россия" с Теодором Курентзисом за дирижерским пультом. Маэстро, которого московская филармония почтила в этом сезоне персональным абонементом, представил в этот раз Второй концерт Рахманинова (с Александром Мельниковым в качестве солиста) и Первую симфонию Малера. Рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Программа интриговала — хотя немножко, что называется, по инерции. Да, с именем Теодора Курентзиса у многих совершенно справедливо ассоциируется просветительство, смелые атаки на заплесневелые репертуарные стандарты и волюнтаристские "экскурсии" на территории то ранней, то, напротив, современной музыки. И тем не менее, что бы тому ни было причиной, дирижер все увереннее заявляет своими московскими концертами о готовности браться и за вполне привычный, даже стандартный для наших краев репертуар — хотя от его трактовок, как правило, все равно веет желанием показать аудитории, что в этой слышанной-переслышанной музыке они многого так и не расслышали.
В самом конце прошлого сезона господин Курентзис исполнил с тем же оркестром Вторую симфонию Рахманинова, а ранее в этом сезоне — "Патетическую" Чайковского, теперь вот пришел черед рахманиновского Второго концерта, который знаменит по крайней мере так же, как и Первый концерт Чайковского (может быть, даже поболее того: шлягерами, растасканными по рекламным роликам и киношным саундтрекам, стали все три части концерта). И тут же — Первая симфония Малера, грандиозная, громогласная, выглядящая на фоне Рахманинова не особенно дружелюбной и автоматически предъявляющая к оркестру уйму самых серьезных требований.
"Новой России" есть чем на эту взыскательность ответить — и в этом, безусловно, большая заслуга самого маэстро Курентзиса, который с этим оркестром выступает, почитай, систематически и ладит с ним все лучше: взаимодействие оркестра и дирижера было столь же живо, интенсивно и органично, как и при выступлениях Теодора Курентзиса с его собственным оркестром. В Малере не обошлось без нескольких погрешностей по части медных духовых, но в остальном это было исполнение редкого качества и, что приятно, редкой осмысленности и стилистической чистоты. Можно сказать, здравое — в смысле адекватности и отсутствия спорного и нарочитого, а не в смысле "здравомыслящей" эмоциональной стерильности; экспрессивности, как и следовало ожидать, хватало и в самом звучании оркестра, и в жестах дирижера, то и дело грозивших ненароком скинуть партитуру с шаткого пюпитра.
И все же: Первая Малера выглядела удачно решенной амбициозной задачей, не меньше и не больше; а вот концерт Рахманинова, звучавший в первом отделении, вышел не просто удачей и не просто очередным экспериментом по новаторскому прочтению заигранной классики, а событием покрупнее и, пожалуй, посильнее. Родной для слуха эмоциональный ряд знаменитого концерта с его тоской, томлением и самоупоенной удалью оказался показанным на без всякого преувеличения необычайный лад: без эффектной позы, истерики и прессинга, очень объективно, очень веско, очень, как это ни странно, интимно. В этом смысле и дирижер, и безукоризненно выступивший пианист Александр Мельников явно восприняли и пережили рахманиновский концерт одинаково честно и глубоко, потрудившись вытравить из исполнения все штампы и общие места.
Безусловно, результат своей прихотливостью, сложным рисунком неожиданных "всполохов" темпа и динамики, узнаваемо соответствовал стилю Теодора Курентзиса, но в этом случае ход дирижерской мысли только подчеркнул в этой музыке самое коренное и самое убедительное. Гипотетический сюжет о чужестранце, берущемся за самую русскую музыку без понимания русской души и оттого приходящем к неубедительному результату, оказался на поверку весьма и весьма далек от того, что происходило на самом деле. Дирижер, вроде бы культивирующий в собственном творчестве сугубую изысканность и усложненность, заставил музыку Рахманинова звучать с такой простотой и проникновенностью, какие из аборигенов нашей музыкальной сцены, пожалуй, мало кому под силу.