приглашает Роман Должанский
В нынешнем сезоне исполняется 120 лет первой постановке чеховского "Иванова". Поскольку премьера этой пьесы когда-то состоялась в Театре Корша, Театр наций, занимающий сегодня бывший коршевский "теремок" в Петровском переулке, решил отметить юбилей целым фестивалем одной пьесы — показать, сколь разнообразными и неожиданными сегодня могут быть подходы к раннему и потому считающемуся несовершенным сочинению Чехова. В этом смысле "Ивановъ" Льва Эренбурга очень показателен: пьесу и ее персонажей узнаешь с большим трудом.
Первое, что принято рассказывать про режиссера Эренбурга,— что он по образованию врач и до недавнего времени совмещал занятия театральной режиссурой с ночными дежурствами на скорой помощи. Скорее всего, не только потому, что не мог изменить клятве Гиппократа, но и оттого, что обычное для доктора ощущение волнующего соседства с чужой болезнью было необходимо ему в репетиционном зале. К персонажам пьес, которые он ставит, Лев Эренбург обычно относится как к пациентам. Во всяком случае, часто доводит их до крайней степени психического обострения.
Смотреть "Иванова" петербургского Небольшого драматического театра трудно, иногда почти невыносимо. Но необходимо, потому что забыть спектакль невозможно. Лев Эренбург буквально выворачивает наизнанку каждого из персонажей чеховской пьесы. Его спектакль поставлен про людей неприятных, некрасивых, никчемных, на которых вроде бы сама природа навела какую-то жуткую порчу. Что б они ни делали, не идут дела. И чувства тоже не идут — вроде говорят о любви, а на деле просто впиваются друг в друга, как пиявки. Совершив неловкость или нелепость, пытаются ее исправить, а получается только еще хуже.
Герои стремятся как-нибудь преодолеть эту жуткую закономерность, освободиться, выскочить из своих тел, а заодно и из своих судеб. Кувыркаются через голову, ныряют в пруд, без особой на то необходимости раздеваются догола, кричат друг на друга, покушаются на самоубийство. "Ивановъ" Льва Эренбурга физиологичен и натуралистичен, он не ищет легких путей к сердцу зрителя. Мучительно ищешь, на кого бы выплеснуть ту порцию сочувствия, без хотя бы минимальных запасов которого в России на чеховские постановки соваться нельзя.
Не на самого Иванова (Константин Шелестун), это ясно сразу. Может быть, на старого приживала графа Шабельского (Вадим Сквирский), который до поры до времени сохраняет человеческий облик? Но в последнем действии мало того, что переодевается в какое-то неприлично дамское исподнее, так еще и норовит каждую минуту присесть посреди сцены и сделать по-большому. Или хотя бы на больную чахоткой Анну Петровну? Однако Сара (Ольга Альбанова) заканчивает жизнь вовсе не иссушенной болезнью страдалицей, а клоунессой, неестественной ломакой, даже с чертами веселой ведьмы. Про Лебедева и Зинаиду Саввишну говорить не приходится. Остаются немногие — общий список чеховских персонажей сокращен, вычеркнуты массовка гостей и колоритная старуха Авдотья Назаровна (в молодой труппе НДТ ее и играть-то было бы некому). Чтобы найти хоть кого-то достойного сочувствия, режиссеру приходится присочинить к пьесе стареньких еврейских родителей Сары: мать сидит у постели парализованного отца, и вместе они грезят о Синае и Стене плача, которых никогда не увидят. Их финальная сцена, впрочем, обрывается на полуслове, и актеры торопятся на поклон, так что и их не пожалеть.
Невыносимый мир "Иванова" не кажется каким-то гротесковым преувеличением, как бывает, когда смотришь на сцену и понимаешь, что режиссер намеренно сгустил картину жизни, превратил персонажей в карикатуры. Нет, Лев Эренбург ничего не сгущает, он так видит. С тех пор как была написана пьеса, методы диагностики заболеваний стали гораздо более точными. И нет ничего удивительного в том, что диагноз доктора Эренбурга оказывается более страшным, чем диагноз доктора Чехова.
Театр наций, 19 января,19.00