Вчера в Лозанне в Fondation de l`Hermitage отрылась выставка Амедео Модильяни, Мориса Утрилло и Хаима Сутина — живописцев "парижской школы" 1900-1930 гг. Нынешний интерес к творчеству так называемых проклятых художников, видимо, продиктован ностальгией зрителей по выразительному, но темперированному искусству, за которым стоит созданный в литературе романтический образ богемы, "непризнанного гения".
Само название "парижская школа", придуманное поэтами и писателями в 40-х годах, пожалуй, еще менее удачно, чем, например, "импрессионизм". Традиционно к этой "школе" причисляют художников-иностранцев, приехавших в Париж накануне Первой мировой войны и обосновавшихся в артистических кварталах Монмартра и Монпарнаса. Двусмысленность термина ("парижский", но не французский) до сих пор оставляет историкам искусства возможность для спекуляций. Действительно, ведь формально и Пикассо, и Шагал, и Ван Донген — всего лишь "парижане", как и Модильяни, и Сутин. Впрочем, к ним присоединили и истинного француза Утрилло. Это можно было бы счесть актом кураторского произвола, если бы всех их не объединяла некоторая общность судьбы. Критерий стилистической общности куда менее уместен. Робкое, обобщающее определение "экспрессионизм" ныне безнадежно устарело. И если оно подходит к кричащим краскам Сутина, то по отношению к манерному графизму Модильяни и "наивному импрессионизму" Утрилло воспринимается как tour de force.
"Парижскую школу" можно было бы назвать добровольным "культурным гетто", за невидимыми стенами которого нашли приют те художники-аппатриды, которые не смогли (не захотели) принять участие в авангардных движениях начала века, но с невообразимой гордостью именовали себя artistes, peintres. Воспитанный на Ницше, д`Аннунцио и Бодлере Модильяни когда-то втолковывал хозяйке бистро: "Ты должна кормить художников бесплатно! — Это почему? — Потому что художник не может зарабатывать на жизнь: он творит". Амбиция воспринималась как достоинство, агрессия — как право. Впрочем, за это право Моди и Момо (так звали в кругу "своих" Модильяни и Утрилло) нередко расплачивались побоями после дебошей в кафе Монмартра и Монпарнаса. Наигранность превращалась во вторую натуру, алкоголь и кокаин — в стимулятор творчества. Как писал их биограф, поэт Франсис Карко: "Они словно задавались целью проиллюстрировать своим примером бодлеровское стихотворение 'Вино'". Впрочем, так ли уж были наиграны их демарши? Ощущение собственной неприкаянности становилось сильнее в атмосфере fin de siecle. "Нас роднило ощущение общего неблагополучия. В 'Ротонде' катастрофичность выдавалась каждому вместе с чашечкой кофе", — вспоминал позднее Илья Эренбург. "Проклятые" скорее были художниками для литераторов, нежели художниками для художников. Их первым галеристом был поэт Леопольд Зборовский, разорившийся в попытках открыть миру новых гениев. О них писали Андре Сальмон, Макс Жакоб, Блез Сандрар, тот же Франсис Карко. Пикассо же, говоря о работах Модильяни, был категоричен: "Раскрашенные рисунки плюс немного декаданса". Притом, что юный Сутин следовал по пятам за Моди, пытаясь на его набросках в бистро научиться классическому тосканскому рисунку. Учеба, разумеется, ни к чему не привела — младший остался верен анархистской живописной кладке. Эгоцентристы-"парижане" парадоксальным образом были не слишком внимательны к работам друг друга, но опыт старших мастеров и истории искусства в целом имел для них большое значение. Модильяни ценил итальянских кватрочентистов, Сезанна, древнеегипетскую и африканскую скульптуру, Утрилло — Сислея и Писсарро, которых он пытался переложить на монмартрские мотивы, Сутин — фактурных Рембрандта и Ван Гога. Боготворя сам акт творчества, они работали спонтанно, урывками, нередко уничтожая ими же созданное. Лишь благодаря их близким, друзьям и некоторым маршанам сегодняшний зритель может увидеть иные из неоконченных рисунков Модильяни, чудом уцелевшие пейзажи Утрилло и портреты Сутина.
Миф о "проклятых" художниках — художниках без учеников, прожигавших жизнь за стойкой, гениев, признаваемых посмертно, последний раз явил себя в 20-е годы. История с импрессионистами была еще всем памятна. "После войны какая-то лихорадка охватила даже самых благонамеренных людей: каждый стремился 'открыть' художника и навязать ему контракт", — свидетельствовал современник, видевший как Барнес, Гийом, Бернхейм-младший и другие коллекционеры и маршаны сотнями вывозят картины "парижан". Последовавший затем бум на их произведения заставил, впрочем, усомниться в прозвище "проклятые".
Выставка в Fondation de l`Hermitage продлится до 24 октября.
МИХАИЛ Ъ-БОДЕ