Фильм Эльдара Рязанова "Ирония судьбы, или С легким паром", неизбежный под Новый год, как салат оливье, в этом году обзавелся сиквелом "Ирония судьбы. Продолжение". Из каких ингредиентов состоит блюдо продюсеров Константина Эрнста и Анатолия Максимова и режиссера Тимура Бекмамбетова разбиралась Лидия Маслова.
Совместить просмотр "Продолжения" с пресловутым оливье и шампанским у праздничного стола не скоро удастся — создатели картины (хоть они и сами телевизионщики) решили не показывать ее по телевизору два года, настаивая на том, что кино требует большого экрана. Константин Эрнст, однако, советует смотреть "Продолжение" не на гигантских экранах мультиплексов, где мощности ламп в проекторах не хватает, чтобы донести до зрителя все богатство нарядной цветовой палитры фильма, а в небольших залах, где можно лучше оценить старания авторов воссоздать всю гамму красок, которая в массовом сознании ассоциируется с Новым годом. В идеале, впрочем, продюсерам хотелось бы, чтобы один зритель посмотрел "Продолжение" несколько раз — и в большом зале, и в маленьком, и с друзьями, и с мамой, а потом еще и с бабушкой. Как это произошло с "Ночным" и "Дневным" "дозорами", на которые многие ходили дважды хотя бы для того, чтобы минимально разобраться в сюжете. В случае с "Иронией" сюжет в общих чертах понятен заранее (хотя и есть в нем некая ловушка, отличающая его от рязановской истории). Однако авторы старались сделать "Продолжение" многослойным, как селедка под шубой, с тем чтобы при каждом новом просмотре зритель улавливал ускользнувшие ранее детали и подробности, обусловленные и тем, что эпизодических персонажей в новой "Иронии" больше, чем у Рязанова, и они усиливают комедийную составляющую.
Не только юмор в продолжении сделан более отчетливым, но и сказочный характер истории подчеркнут с первых же кадров. Рязановская "Ирония судьбы" — это такая бытовая, сдержанная по колориту сказка, скромно маскирующаяся под "случай из жизни", который, пусть чисто теоретически, но мог произойти. Нарядное же, как новогодняя елка, "Продолжение" ничуть не стесняется своей сказочности, волшебности, пользуясь тем, что Новый год все-таки особое время, когда немного наплевательства на обычную повседневную логику только дополнительно усугубляет праздничное настроение. Механизм, с помощью которого Константин Евгеньевич Лукашин (Константин Хабенский) по стопам своего отца попадает из бани в чужую квартиру в другом городе, сначала выглядит явным произволом авторов, торопящихся воспроизвести знакомую мизансцену: маловменяемый московский незнакомец в незваных гостях у ленинградской девушки, собирающейся в новогоднюю ночь принять предложение солидного господина. Почему на самом деле Костя Лукашин оказался без штанов на чужой тахте в Петербурге, объясняется в "Продолжении" не сразу, как у Рязанова, а постепенно, как бы задним числом, и в общем-то в предложенной эмоциональной мотивировке хватает убедительности для новогодней сказки, от которой по определению в смысле правдивости много требовать не приходится.
С переменой обстоятельств и мотивов, по которым Лукашин-сын отправляется в город на Неве, несколько сместились и смысловые акценты. Речь тут, строго говоря, не об иронии судьбы, играющей безвольным человечком, не имеющим четкого представления, чего он в этой жизни хочет, а о попытке в эту судьбу вмешаться, и если не обыграть ее, то, по крайней мере, более или менее сознательно сделать свой ход. В этом смысле вполне оправданы параллели, которые авторы новой "Иронии" проводят со своими же "Дозорами", где герой Константина Хабенского тоже балансировал на грани между свободой и ответственностью. Честно говоря, в продолжении сын Жени Лукашина больше похож не на своего недотепу-отца, а на мага второй ступени Антона Городецкого, который с "мелом судьбы" в руках переписывает заново события 30-летней давности. Герой Андрея Мягкова свою философию душевного раздолбайства ярко и обаятельно воплощал в жизни, но не мог своим заплетающимся языком сформулировать ее преимущества так эффектно, убедительно и артистично, как это удается сыну. Тот начинает тоже с растерянного пьяного лепета, зато заканчивает настоящим театрализованным представлением, на ходу придумывая метафорическую сказку, объясняющую, почему Спящая красавица (Елизавета Боярская) должна выбрать бомжеватого алкоголического Зайчика, которого она видит первый раз в жизни, а не Принца (Сергей Безруков) на серебристом коне-"тойоте".
Тема женского выбора между надежным, положительным, но скучным мужчиной и веселым раздолбаем осталась в "Продолжении" центральной, но к ней добавилась тема любви к родителям, на которых у героев первого фильма времени особенно не было, и они предпочитали мягко спровадить своих мам к соседкам, чтобы без помех посвятить новогоднюю ночь выяснению отношений. В новой картине скорее наоборот: старшие "спроваживают" героя в некотором роде исправлять ошибки их молодости, точнее, недоразумения, связанные с тем, что они недопоняли, на что же им намекала ироничная судьба.
Визуально новая "Ирония" с места в карьер стартует как заправский фильм-сказка: по богатому, открыточному заснеженному лесу едут на тройке Дед Мороз (Михаил Ефремов) и Снегурочка (Евгения Добровольская), но вскоре тройка трансформируется в желтую маршрутку, застрявшую в предновогодней пробке, а звон бубенцов, исполняющих рождественскую мелодию "Jingle Bells",— в звонок мобильника. Мобильный телефон служит в "Продолжении" идеальным символом обезличенности, стандартизации человеческих контактов, той "чужих людей соединенности и разобщенности близких душ", о которой так печально пелось на слова Евгения Евтушенко в первой "Иронии судьбы". Соперник Кости Лукашина и наследник ревнивого Ипполита из первого фильма — Ираклий, которого играет Сергей Безруков, работает в "Билайне" и все время говорит по телефону с чужими людьми, при этом внимательно глядя на самых близких, на которых у него слишком мало времени. Но и его авторы в конце решительно ставят на путь исправления, чтобы ничем не омрачать хеппи-энд.
Финал картины, конечно, предсказуем, но не очень-то и проигрывает от этого: мелодия новогодних курантов тоже в принципе всем знакома до ноты, и ничего — каждый год все под нее с удовольствием чокаются и загадывают желания, иногда те же самые, что и в прошлом году. В сущности, продолжение "Иронии судьбы" должно, наверное, рождать такое противоречивое ощущение, как Новый год: новый-то он, конечно, новый, и порядковый номер поменялся, а вроде все по-старому — елка, шампанское, заливная рыба, "Если у вас нету тети" и поздравление президента,— и это ежегодное дежавю удачно сочетается с радостным предвкушением мифического "нового счастья", как хрен с холодцом.
В "Продолжении", на которое продюсеры возлагают особые надежды завлечь в кинотеатры зрителей старшего поколения, не подозревающих, как на самом деле хорошо и уютно в современных мультиплексах, участвует весь основной актерский состав рязановского фильма. Сам Эльдар Рязанов работает ходячей, точнее сидячей цитатой, занимая самолетное кресло рядом с героем Хабенского. Из старого состава отказалась сниматься в сиквеле только Лия Ахеджакова, но и тут выручил мобильник, по которому героини Валентины Талызиной и Барбары Брыльской связываются со своей уехавшей в Израиль подругой. Так что можно считать практически полным состоявшийся reunion, который авторам был нужен не только в сюжетном плане, но, что более важно, как знак уважения к фильму 1975 года. А ведь зная, как иронично создатели "Дозоров" поступили с книгами Сергея Лукьяненко, не смущаясь тем, что для многих это тоже серьезные произведения, можно было ожидать от них постмодернистской игры с рязановским материалом, который нетрудно покрошить в мелкое конфетти и осовременить такими спецэффектами, что в глазах рябило бы.
Спецэффектов, кстати, в бекмамбетовской "Иронии", возможно, не намного меньше, чем в "Дозорах", однако они не такие ошарашивающие и сносящие башню своей фантастичностью, а деликатные и ненавязчивые, вроде перемещения Деда Мороза из леса в каменные джунгли. Несколько пиротехнических фокусов авторы все же добавляют: какой Новый год без петард и хлопушек? Лукашин-сын, попав в петербургский аналог своей квартиры, ищет не родную люстру и фамильную ширму, а сличает вид из окна, и современные технологии позволяют проследить взгляд героя, пролетающий над петербургскими крышами с 3-ей улицы Строителей аж до самого крейсера "Аврора", который как бы встречает его приветственным залпом из пушки и дает сигнал к решительному штурму неприступной Нади. А когда штурм переходит в кульминационную стадию, бутылка советского полусладкого под бой курантов самопроизвольно выстреливает пробкой, которая улетает куда-то в стратосферу и кажется, даже совершает виток вокруг земного шара, придавая любимому домашнему празднику русского народа космический масштаб.