Юбилей
Завтра исполняется 75 лет Родиону Щедрину. Композитор отпразднует это событие в Большом зале консерватории, где Михаил Плетнев и Российский национальный оркестр дают концерт в рамках устроенного Московской филармонией поздравительного фестиваля. Между репетициями, концертами, конкурсами и мастер-классами, которые обрушились в эти дни на юбиляра, с РОДИОНОМ ЩЕДРИНЫМ встретилась ЕКАТЕРИНА Ъ-БИРЮКОВА.
— Ваши юбилейные концерты проходят в разных странах. Где интереснее всего отмечают?
— Масштабнее всего — конечно, в России. Москва и Петербург. Другие города я уже просто физически не потянул. Хотя мне бы хотелось и в Нижний съездить, и в Саратов — там тоже концерты проходят. Вообще, я хотел бы вот что рассказать. У меня тут в Москве было три интересных встречи. Кафедра профессора Сергея Доренского устроила в Малом зале консерватории концерт. Такого технического уровня — поразительно! Студенты играли самые трудные прелюдии и фуги из моего цикла. Я же сам когда-то их играл и записал, и я знаю цену этому. Потом очень хорошая встреча была у меня в Хоровом училище. А еще был конкурс музыкальных школ и училищ Москвы на лучшее исполнение моей музыки. И отобрали просто замечательных победителей. От самых маленьких до взрослых. Такой пятилетний клоп играл "Перезвоны". Студентка Гнесинского училища играла "Концертную сонатину" — я в первый раз в жизни слышал, как ее играют без нот, наизусть. Знаете, как дети сейчас в компьютерах разбираются, так они сейчас стали разбираться в музыке, которая 10-15 лет назад казалась непреодолимо сложной.
— Вам кажется, новое поколение как-то иначе ее воспринимает?
— Да. Она становится их языком. Может, это хвастливо звучит. Меня Майя Михайловна всегда корит: "Опять ты сложно написал". Я стараюсь попроще, но как-то, знаете, уже не могу совладать с собой. А им это все совершенно просто. Я не могу забыть истории, которая со мной случилась в Цюрихе, когда Максим Венгеров впервые играл мой Скрипичный концерт. Он меня попросил перед оркестровой репетицией с ним разочек встретиться. И вот он открывает свой футляр. А в нем скрипачи держат и ноты. Я туда заглядываю и вижу, что нот нет. У меня сразу в мозгу, что концерт послезавтра, надо срочно звонить в мое издательство Schott, чтобы оттуда курьерской почтой доставили скрипичную партию, потому что Максим забыл ноты. Я дрожащим голосом спрашиваю: "Максимушка, а где ноты-то?" А он отвечает: "А зачем, я по памяти буду". Представляете, на первой же репетиции! Я спрашиваю: "Максим, как ты это выучил?" А он говорит: "Вы знаете, у вас логично очень". Значит, для них это логично. А для предыдущего поколения это алогично.
— Все-таки странно сравнивать компьютерную грамотность с вашей музыкой. Ваша музыка совсем не компьютерная.
— Не компьютерная. Но технологические вещи имеют значение. Вот раньше пианисты проставляли в нотах пальцы, чтобы облегчить себе выучивание. Я тоже не лыком шит — заглянул за кулисами в нотки. Нет пальцев! Вы знаете, что-то произошло. Какой-то технологический взрыв. Новое поколение ворвалось.
— Вы это в России чувствуете или везде по миру?
— В Германии немножко все по-другому. Они любят предварять музыку разговором. Например, недавно у меня был концерт в Пассау — одном из красивейших городов Европы. Ведущий сначала рассказал публике, что такое прелюдии и фуги и сыграл Первую прелюдию и фугу Баха. После этого сыграл Первую прелюдию и фугу Шостаковича. Это вообще-то был концерт в мою честь. И потом он сыграл мою Первую прелюдию и фугу и последнюю, которая является ее зеркальным отражением. Потом он меня вызвал на сцену и все время перемежал исполнение музыки разговором. Вот у них такой стиль.
— По-вашему, существование современной музыки в мире изменилось за последние десятилетия?
— Очень. Я опять вам сошлюсь на совсем недавний пример. Я был в ноябре председателем жюри Международного конкурса композиторов в Афинах. Я думал, что к моему приезду наверняка уже отобрали сплошной авангард и придется весь вечер делать умное лицо. Я даже Майю попросил, чтобы она была паинькой и показала аристократизм. Но из шести отобранных сочинений не было ни одного авангардного и ни одного минималистского. Это была превосходная, яркая, свежая музыка.
— А как вы отделяете авангард от неавангарда?
— Очень просто. Авангардист — это тот, кто считает, что музыка должна быть нарисована, а не сочинена интуитивно, вне зависимости ото всех табу, которые растыкал авангард. В авангарде же везде мины — туда нельзя, сюда нельзя. Плюс диктат, агрессивность, нетерпимость к тому, что не входит в эту ограниченную, замкнутую религию. Я сам, может быть, немножко агрессивен. Все-таки авангард и мне дал целый ряд технологических открытий. Но музыка композиторов для композиторов для меня не существует.
— А как же логика в вашей музыке?
— Логика и эмоция абсолютно совместимы. А когда есть только конструкция — она как раз алогична. Хоть это и парадоксально звучит. А вот когда кровообращение есть в логике — тогда это уже становится музыкой.
— А нашу ситуацию с молодыми композиторами вы себе представляете?
— Очень хорошо представляю, поскольку являюсь почетным профессором и Московской, и Петербургской консерваторий. 19-го я даю мастер-класс в Москве, 25-го — в Петербурге. В Питере ситуация гораздо более интересная. А последний мой мастер-класс в Москве был очень критичный. Я высказал много резкостей тем, кто показывал свою музыку. Это все очень умозрительно. Это музыка, не услышанная в себе, а вымученная, написанная по каким-то образцам. Я им сказал: "Как вы собираетесь содержать и кормить свою семью? На то, что вы сейчас показываете, вы ее не прокормите".