Премьера
"Времена года" режиссера Нури Бильге Джейлана — редкий образец турецкого кино на российских экранах. Но не только за экзотичность ценит эту работу АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
В новелле братьев Коэн из юбилейного каннского киноальманаха "У каждого свое кино" открыточный ковбой приходит в кинотеатр и узнает, что там идет турецкий фильм "Времена года". Ковбой спрашивает: "А что, неужели фильм действительно на турецком? И надо читать субтитры?" На его лице написан панический ужас. Ковбой абсолютно уверен, что настоящее кино делается только на его родном языке.
Россияне, ходящие в кинотеатры, ныне уподобились этому ковбою: для них турецкое кино — такая же невообразимая тарабарщина. Между тем "Времена года" наследуют традиции поэтического авторского кинематографа, которые во многом связывают в мире с именем Андрея Тарковского. Предыдущий фильм господина Джейлана "Отчуждение" даже содержал цитату из "Зеркала" с Маргаритой Тереховой, взлетающей над кроватью. Кинематограф этого режиссера даже еще более авторский и более нарциссический, поскольку зеркало становится буквальным: Джейлан сам играет в своем новом фильме главную роль.
Правда, на сей раз он отталкивается не только от Тарковского. На "Времена года" его в не меньшей степени вдохновил Микеланджело Антониони — тоже стопроцентный автор, но никак не лирик, а художник, блюдущий холодную дистанцию и между героями и по отношению к ним. Джейлан же сам воплощается в образ усталого интеллектуала Исы, а его молодую подругу жизни Бахар играет Эбру Джейлан, жена режиссера.
Картина состоит из трех частей — "Расставание", "Разлука", "Попытка сближения", которые соответствуют разным временам года и напоминают метеосводки душевных состояний. В первой, летней, части герои едут к руинам античных храмов, чья застывшая экспрессия — метафора немоты Исы и Бахар, потерявших общий язык чувства. Каждый страдает, но на своем языке. Женщина впадает в истерический смех, как некогда героиня Моники Витти в "Затмении". Ситуация фатального дисконтакта развернута с изощренным режиссерским искусством и, что приятно отличает последователя от самого Антониони, с некоторой долей иронии.
Из единственной любовной сцены Джейлан делает настоящее цирковое карате-шоу — такое не постеснялся бы вставить в свое кино сам Альмодовар. Эта сцена происходит уже с другой женщиной, в другом месте (Стамбуле) и в другое время года — осеннее. Потом приходит зима, принося меланхоличные кадры заснеженных турецких городов, словно материализующих тексты Орхана Памука. Иса ничего не предпринимает, чтобы найти исчезнувшую Бахар, но как только случайно узнает, что она участвует в новом телепроекте и уехала на съемки в провинцию, тут же едет по ее следу. Отношения героев, достигшие точки замерзания, обнаруживают бьющий под этим льдом все еще горячий источник.
Режиссер как настоящий эстет не доведет до конца любовную историю, даже не даст обтекаемого прогноза, а опять же ограничится метеосводкой. Это упрямое следование нюансам атмосферы показалось бы невыносимо скучным, если бы действие происходило в западноевропейской стране. Но переместившись в другую культуру и оказавшись на краю континента, штампы авторского кино приобрели свежесть и даже шоковую остроту. Как будто бы мы влезли в новую кожу и стали по-другому ощущать глобальную перемену климата.