Фестиваль танец
Спектаклем екатеринбургских "Провинциальных танцев" "После вовлеченности. Диптих. Часть II" в театре "Модерн" завершился седьмой фестиваль российских театров танца. Постановка Татьяны Багановой, сделанная для старейшего и почтеннейшего Американского фестиваля танца (ADF), показалась ТАТЬЯНЕ Ъ-КУЗНЕЦОВОЙ самым качественным продуктом ЦЕХа.
Тот, кто не видел первую часть диптиха Татьяны Багановой, представленную в прошлом году на фестивале "Территория", ничего существенного не потерял. Туманные разрозненные видения первой "После вовлеченности" — хасиды-эмигранты, вылезающие из стенных шкафов, видеокартинки столетней давности Парижа, беременные надувными шариками женщины — непосредственного отношения ко второй части не имеют. Кроме набора фирменных багановских приемов в новый спектакль перекочевали разве что шары. Но именно они стали доминирующей метафорой спектакля.
Толковать роль шаров можно самыми различными способами: поэтический театр Татьяны Багановой, полный загадок и недосказанностей, пришпоривает воображение зрителей, как жокей — лошадь. В жокейские кепи и почти шанелевские "маленькие черные платья" хореограф одела своих длинноволосых женщин; мужчин же обрядила в прозаические майки и красноармейские галифе, украшенные сзади крошечным дамским турнюром. И это характерно для мира Татьяны Багановой, в котором женщинам-наездницам трудно выбрать себе достойных скакунов среди аморфных одров.
Впрочем, от скачек в спектакле остались одни препятствия: в танцевальном тексте Татьяны Багановой, обильном более обычного, нет прыжков-полетов, зато рьяно осваивается партер — кувырки, переползания, перевороты. Лейтмотив наездниц — "гусиный шаг" на корточках — выдает подсказку: "Тише едешь — дальше будешь". Такими простонародными "словечками" спектакль забит под завязку: тут и характерные выбросы ног на пятку, и плетение рук, и повторяющиеся, как в кадрили, фигуры танца, и плавные проходочки на полусогнутых — парень с девицей щечка к щечке. Однако русские мотивы мирно уживаются с цитатами на других языках: кроме собственно современных техник, есть и захваты салонного танго, и спортивные поддержки с разножками — так акробаты обхаживают ногами своих кожаных "коней". Но вся танцевальная активность (к слову, реализованная не слишком-то четко и синхронно) кажется необязательным довеском к главным, смыслообразующим мизансценам.
Вот тут-то на первый план и выходят шары во всей многозначности. Шар — как волшебство мечты: исполинскую прозрачную оболочку долго надувают маломощным пылесосом (сказывается нищета отечественного contemporary dance) вместе с заключенной в нее "принцессой" и белыми "снежинками", вскипающими метелью под пылесосной струей. На шар карабкаются кавалеристы-наездницы, все пытаются удержаться на вершине, но неизбежно скатываются вниз и остаются лежать, раздавленные неумолимым движением шара; а "принцесса", заточенная в безвоздушном сказочном пространстве, тщетно зовет на помощь, по-рыбьему разевая беззвучный рот. Или шар — как материнская утроба: спаренные "кентавры" отклоняются друг от друга после совокупления и из женских ртов выдуваются маленькие шарики. Или мыльные пузыри бесплодных упований: наездницы, играя дутыми шарами, движутся к невидимой цели, а их робкие преследователи грохаются наземь, ударенные невзначай невесомым снарядом.
Грустная алогичность багановского мира в этом спектакле явлена буквально: здесь часто двигаются вниз головой, опираясь руками на пол или партнера и выписывая ногами кренделя на красной стене задника — так, что "нормальными" кажутся не люди, а их черные тени. И уж, конечно, не обошлось без "танца волос" — постоянного багановского символа женской слепоты и свободы. На сей раз длинные гривы багановских танцовщиц плясали в облаках белой муки: наездницы, вместе с кепками лишившись остатков своей независимости, ползли по длинному бумажному свитку навстречу лучу света, а взявшие реванш "кавалеристы" просеивали на них сквозь сито "прах вечности". И все бы кончилось как в русской сказке — пять одомашненных женщин прилепились было к надежным плечам своих спутников, но заиграла ритмичная музыка, пары распались на подергивающихся одиночек, да так — по одиночке — и сгинули во мраке. И этот багановский мрак оказался самым светлым пятном на всем четырехдневном танцфестивале.