Выставка инсталляция
Первый московский частный музей современного искусства ART4RU обзавелся новым, весьма примечательным экспонатом — инсталляцией Ильи Кабакова "Коммунальная кухня". В ближайшие полгода его можно будет увидеть в постоянной экспозиции музея. Одной из первых на кухне побывала ИРИНА Ъ-КУЛИК.
Как уверяет хозяин музея коллекционер Игорь Маркин, это произведение является самой старой из трех полноценных кабаковских инсталляций, хранящихся в отечественных музеях. "Коммунальная кухня", развивающая одну из самых главных тем Ильи Кабакова, была создана в 1992 году и впервые показана в парижском Фонде Дины Верни, где и хранилась до последнего времени.
Инсталляция по-прежнему снабжена переводом на французский язык. Ярлычки, напечатанные, похоже, на допотопной пишущей машинке, переводят на старомодный французский отличника спецшколы тексты с множества клочков бумаги, которыми снабжены представленные в стеклянных витринах реликвии коммунального быта, разложенные на аутентичных обоях того времени. Надтреснутые крышки от чайников и сахарниц, кастрюльки и ковшики с отломанными ручками, пуговицы, грошовая бижутерия, гвоздики тщательно подписаны, по всей видимости, одним из жильцов коммуналки.
Коммунальный летописец дотошно рассказывает истории каждого "экспоната", иногда сентиментальные, иногда почти криминальные. Он пытается установить, какой из враждующих сторон принадлежат те или иные клочки и обломки, найденные после очередной драки, задается вопросом, как игрушечный солдатик оказался в общественном туалете, и не забывает поместить под стекло пустой флакон из-под одеколона, выигранного в лотерею.
Над витринами, расставленными тесно, как столы и плиты на коммунальной кухне, висят большие стенды, густо заклеенные всевозможными объявлениями. Как официальными, типа графиков выноса ведра и помывок в ванной комнате на май или запретов принимать гостей после десяти вечера, так и частными — некоторые из них даже снабжены картинками, нарисованными с предательским изяществом. На клочке бумажки с кошкой уже невозможно прочесть выцветшие слова объявления, предлагающие, видимо, купить котят. А вот под динамичной, в стиле агитпропа 1920-х сценой драки отлично читаются призывы заклеймить недостойное поведение распоясавшихся жильцов. Помимо практической информации здесь есть, конечно, и риторические высказывания: открытки к праздникам, лозунги "За здоровый быт" и "Ругань — худший враг нашего общежития", на котором кто-то приписал ожидаемую матерную фразу.
Но тем не менее культура, судя по всему, занимала весьма значительное место в воссозданном Ильей Кабаковым коммунальном социуме. Рукописные объявления на стендах приглашают на экскурсии в Пушкинский музей, в поездки в Архангельское и по шолоховским местам. Они даже снабжены фотографиями обещанных достопримечательностей. И вот тут московского зрителя ожидает сюрприз.
Ибо вместо Архангельского он видит что-то вроде каналов Брюгге, вместо Пушкинского музея лишь весьма отдаленно похожее на него здание с колоннами, расположенное явно в другой стране, и даже "шолоховские места" проиллюстрированы снимком чистенького, с новым телевизором номера в западной гостинице. Такими же фальшивками при пристальном рассмотрении оказываются и некоторые экспонаты из витрин: явно фирменные, хоть и заляпанные краской джинсы, якобы забытые малярами, или пуговица с чеканным нездешним профилем. А самой циничной фальсификацией кажется снимок, иллюстрирующий требование прекратить самовольную расклейку объявлений: изображена там, судя по всему, не натуральная стена с этими самыми объявлениями, а какая-то из кабаковских инсталляций.
Рассказывают, что, перебравшись в 1989 году на Запад, Илья Кабаков чуть ли не контейнерами вывозил из России всевозможный "мусор", который он предполагал использовать в своих произведениях. А как же иначе он мог осуществить свой главный проект: пугающей гиперреалистической достоверностью своих "тотальных инсталляций" показать, какой причудливо абсурдной была жизнь за железным занавесом. По идее к 1992 эти несметные запасы еще не должны были оскудеть. Да и часть элементов "Коммунальной кухни", несомненно, подлинная. Так что если художник и добавляет явные фальшаки, то делает это, видимо, совершенно сознательно.
Принято считать, что Илья Кабаков занимался археологически точной реконструкцией советского бытия, к тому времени почти канувшего в Лету. Но, судя по всем этим явно сознательно оставленным "уликам", он намекает: возможно, весь этот советский мир — грандиозная мистификация. Исподволь разоблачая весь этот тихий коммунальный ужас как бутафорию, Илья Кабаков то ли изживает свои фобии маленького человека, по-детски стараясь убедить себя, что причины его страхов просто не существуют в реальности. То ли, напротив, в приступе своего рода мании величия объявляет чуть ли не весь советский строй собственным, и ничьим больше, произведением искусства.