Букер литература
Сегодня объявят лауреата премии "Русский Букер". В ожидании решения жюри обозреватели Ъ читали книги финалистов. О "Конце иглы" Юрия Малецкого — СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
По авторскому определению это не роман, а повесть, причем повесть неоконченная. Незаконченность в данном случае скорее символ, метафора, намек: так уж задуман "Конец иглы", что его и не закончишь иначе, чем многоточием. И надо сказать, что в контексте финала повести банальные три точки выглядят буквально иероглифом, призванным обозначить то, что человеческому языку сформулировать не под силу. Пожалуй, одна из самых удивительных черт книги — способность автора постепенно, заботливо, даже как-то деловито создавать у читателя ощущение невероятной метафизической напряженности и притом ни на секунду не вызвать протеста.
Этого поначалу не ждешь. По существу, "Конец иглы" представляет собой хронику последних дней ничем не примечательной дряхлой старухи. Галя Абрамовна Атливанникова, в прошлом зубной врач, помнит белочехов и Собинова, много чего пережила за свои 87 лет и теперь вот неспешно помирает, уже почти ослепшая и оглохшая. Скучный старушечий быт, скучное брежневское время. Только и осталось, что закукливаться в совсем уж нехитром существовании: снедь, приносимая сердобольной младшей приятельницей, какие-то конфетки, бесконечные разрозненные воспоминания. И мучительное ожидание смерти, о которой, собственно, книга и написана.
В какой-то момент даже кажется почти дерзостью то, что об этом так пишут: спокойно, чуть ли не с прохладцей, с каким-то прямо-таки прустовским тщанием перебирая все оттенки последней человеческой немощи, физической и душевной. Бог знает, как бы это выглядело, если б не интуиция автора, позволяющая ему и об умирании говорить веско, убедительно, не вдаваясь в несдержанный макабр и вообще не давя читателя эмоциями. В сущности, сочувствия к своей Гале Абрамовне он и не требует, читателю приходится быть скорее наблюдателем, а уж бесстрастным или сопереживающим — дело каждого, художественный результат от этого вроде бы и не зависит (хотя остаться совсем уж бесстрастным, пожалуй, едва ли возможно).
Все буднично: бессонница, бесконечно тянущиеся обрывки воспоминаний, недомогания и вдруг пронзительное ощущение, что пора, что уже скоро, что совсем рядом "Ничто Навсегда". Старуха сопротивляется: жить-то вроде бы и незачем, все кончилось, но естество не может не бунтовать, проходя все мыслимые градации — от животного страха до мучительных попыток осмыслить происходящее, нащупать ему объяснение в пределах своего житейского опыта. Может быть, эти попытки найти ответ, с какой-то жадностью хватаясь остатками разума за воспоминания, за чужие слова, за зыбкие и угрожающие контуры приближающегося "Ничто Навсегда",— самое сильное в книге. И как-то нутром ощущаешь, что и правдивое тоже. Где библейская величавость Иова, где отвлеченные философские трактаты — и где эта женщина, которая "всегда жила вровень с собой, полагала счастье не за пределом, а внутри пределов собственного гнезда", а теперь вот жалко и убого разваливается. Язык, которым все это описывается, изысканно беспощаден, но в самой интонации исподволь чувствуется крайнее милосердие и бережность.
Да, "Конец иглы" — книга идеологическая, но идеологичность Юрия Малецкого совершенно особого свойства. Никакой навязчивости, никакой прямолинейной апологии христианских представлений о загробной жизни в повести нет: любая попытка вот так вот в лоб заявить что-то в этом духе просто сломала бы сосредоточенно выстроенную и "дышащую" структуру повести. Решительная попытка сказать о самом важном, не переставая безукоризненно владеть стилем, и сама по себе могла бы стоить многого, но истинную цену ей придают такт и целомудрие.