Эффективность труда без дополнительной пользы
Почему ставка на производительность пока не обеспечивает экономический рост
Производительность труда вновь оказалась в центре макроэкономической повестки — и в мире, и в России. В условиях замедления роста, ухудшения демографической ситуации и дефицита рабочей силы повышение эффективности факторов производства все чаще рассматривается как главный источник долгосрочного экономического развития. Однако, как следует из макроэкономического обзора «Эксперт РА» «КПД экономики: как растет производительность?», несмотря на формальный рост показателей, ускорения производительности за последние полтора десятилетия так и не произошло.
Фото: Shutterstock Premier / Fotodom
Фото: Shutterstock Premier / Fotodom
Рост ниже траектории
В абсолютных значениях производительность труда продолжает расти, но темпы этого роста заметно замедлились после мирового финансового кризиса 2008–2009 годов и так и не вернулись к докризисной траектории. По данным Международной организации труда, в 2025 году средняя мировая производительность труда составляет $23,11 ВВП за отработанный час. В США этот показатель достигает $81,8, в странах ЕС — $71,32. Россия с уровнем $44,31 почти вдвое превышает среднемировое значение, но заметно уступает развитым экономикам. Китай ($19,77) и Индия ($10,68) остаются ниже мирового среднего уровня, несмотря на высокие темпы роста ВВП.
Речь идет о ВВП на отработанный час. Показатель удобен для межстрановых сопоставлений, но не учитывает различия в качестве рабочей силы и структуре занятости. Альтернативный расчет на одного занятого еще менее точен из-за различий в продолжительности рабочего времени и распространенности неполной занятости.
Однако ключевая проблема заключается не в уровне производительности, а в ее динамике. В развитых странах темпы прироста эффективности труда в первой четверти XXI века оставались низкими и резко менялись лишь в периоды крупных кризисов. Даже в 2025 году рост производительности в США и ЕС был минимальным и полностью укладывался в долгосрочный тренд стагнации.
В докладе подчеркивается, что рост производительности в кризисные периоды часто носит искажен. В 2020 году в США показатель ВВП на отработанный час вырос в первую очередь за счет резкого сокращения занятости в низкопроизводительных секторах — гостиничном бизнесе, общественном питании и индустрии развлечений. В высокопроизводительных отраслях, таких как финансы и информационно-коммуникационные технологии, падение выпуска оказалось существенно меньшим. Такой рост не отражает реального повышения эффективности экономики и не формирует устойчивого тренда.
В России до кризиса 2009 года темпы роста производительности труда были высокими — 8% в 2006 году, 6% в 2007 году и 5% в 2008 году. После этого они резко замедлились и приблизились к уровням развитых стран. При этом российская экономика оказалась более чувствительной к негативным шокам, и в кризисные периоды спад производительности был глубже, чем в США и ЕС.
За период 2005–2025 г. производительность труда в мире выросла в 1,5 раза. В ЕС рост составил 1,2 раза, в США — 1,3 раза, в Индии — 2,3 раза, в Китае — 4,5 раза. Россия двигалась близко к среднемировой траектории, не демонстрируя ускорения.
Авторы доклада указывают, что основной причиной замедления роста производительности труда является снижение темпов увеличения общей факторной производительности (ОФП) — показателя, отражающего вклад технологий, качества управления, институциональной среды и человеческого капитала. Именно замедление роста ОФП после 2008 года большинство исследований связывает с глобальным торможением производительности.
В ряде стран ОФП продолжает расти (Китай, США, Россия после 2010 года), однако этот рост остается недостаточным для выхода на устойчиво более высокие темпы ВВП. В других экономиках, напротив, фиксируется стагнация или снижение общей факторной производительности, как, например, в Бразилии.
При оценке общей факторной производительности используются модификации модели Солоу, однако результаты чувствительны к выбранной методике. Так, в базе Penn World Table применяется индекс Торнквиста, позволяющий учитывать различную эластичность факторов производства и условия торговли. Это означает, что часть фиксируемого роста производительности может отражать ценовые и структурные эффекты, а не технологический прогресс.
Авторы доклада также отмечают, что в большинстве развитых стран наблюдается отрицательная корреляция между инфляцией и ростом производительности труда. В России характерна лаговая связь: чаще всего инфляционному шоку предшествует замедление производительности, что усложняет интерпретацию причинно-следственных связей и усиливает макроэкономические риски.
Отраслевые различия, цифровизация, НИОКР и институты
Производительность существенно различается между секторами экономики. К высокопроизводительным отраслям ОЭСР относит добывающую промышленность, энергетику, ИКТ и финансовый сектор; к низкопроизводительным — торговлю, гостиничное дело, общественное питание и аграрный сектор.
В США и ЕС после 2005 года рост производительности наблюдался прежде всего в торговле и финансах, тогда как в добывающей промышленности долгое время фиксировалась стагнация, сменившаяся ростом после 2020 года — в том числе за счет сокращения занятости. В традиционных отраслях во многих странах производительность стагнирует или снижается.
Цифровизация в целом положительно коррелирует с ростом производительности труда. Россия при доступе к интернету у 92% населения находится близко к глобальному тренду — показатель выше, чем у большинства развивающихся стран, но ниже, чем у развитых экономик.
Отдельно рассматривается влияние искусственного интеллекта. По оценкам ОЭСР, ИИ способен повысить производительность труда на 18% в долгосрочной перспективе, Goldman Sachs оценивает потенциал примерно в 15%. Однако в краткосрочном периоде эффект оказался неоднозначным. В 2023 году примерно в половине стран ОЭСР производительность в секторах ИКТ и финансов снизилась из-за неполной интеграции ИИ в производственные процессы.
Инвестиции в исследования и разработки в целом положительно связаны с производительностью труда, однако эта связь не является линейной. Страны — лидеры по доле НИОКР в ВВП, такие как Израиль и Южная Корея, демонстрируют относительно низкую производительность труда, тогда как экономики с умеренными расходами на НИОКР — Люксембург, Ирландия, Норвегия — показывают высокие значения. Это указывает на важное значение структуры НИОКР — роли корпоративного сектора, университетов и государства, а также способности экономики трансформировать исследования в масштабируемый выпуск.
Доклад фиксирует связь между возрастной структурой населения и производительностью. Наиболее высокий рост характерен для экономик, где значительную долю составляют работники в возрасте 40–49 лет. Высокий охват высшим образованием также коррелирует с производительностью, однако Россия, несмотря на высокий уровень вовлеченности в высшее образование, не получает сопоставимого эффекта.
Среди институциональных факторов наиболее устойчивая связь выявлена между производительностью и индексом верховенства права. В то же время, индекс контроля над коррупцией статистически значимой корреляции с производительностью не показывает. Россия при относительно слабых институтах демонстрирует более высокую производительность, чем следует из общего тренда, однако доклад не рассматривает это как устойчивое преимущество.