50 лет назад, в 1957 году, советская юстиция озаботилась вопросом: нужно ли и дальше сажать на 25 лет граждан, во время выборов писавших на бюллетенях о своем недовольстве партией и правительством? Историю проблемы восстановил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов.
"Вы можете смело положиться на товарища Сталина"
Путь от народного волеизъявления до театрализованного фарса выборы в Стране Советов прошли в рекордно короткие сроки — меньше чем за десять лет. Во второй половине 1920-х избиратели, в особенности в отдаленных от столицы и крупных пролетарских центров местностях, еще позволяли себе провалить на выборах в сельские советы не понравившихся или навязываемых им сверху кандидатов. Но уже к 1937 году ситуация изменилась самым радикальным образом. Никто уже не смел открыто возмущаться тем, что на одно место претендует только один кандидат нерушимого блока коммунистов и беспартийных. А чтобы граждане не забывали что к чему, в стране отмечались годовщины речи Сталина на предвыборном собрании 1937 года. Там выдвинутый кандидатом в депутаты вождь со свойственным ему сарказмом говорил:
"Меня выставили кандидатом в депутаты, и избирательная комиссия Сталинского округа советской столицы зарегистрировала меня как кандидата в депутаты. Разрешите принести вам глубокую большевистскую благодарность за то доверие, которые вы оказали партии большевиков, членом которой я состою, и лично мне, как представителю этой партии. Я знаю, что значит доверие. Оно естественно возлагает на меня новые, дополнительные обязанности и, стало быть, новую, дополнительную ответственность. Что же, у нас, у большевиков, не принято отказываться от ответственности. Я ее принимаю с охотой. Со своей стороны хотел бы заверить вас, товарищи, что вы можете смело положиться на товарища Сталина".
"В течение нескольких минут,— писали газеты,— избиратели Сталинского округа Москвы приветствовали товарища Сталина. Под сводами Большого театра из края в край перекатывалось: "Да здравствует великий Сталин, ура!"".
В те же годы мало-мальски сообразительные граждане Страны Советов поняли, что писать, как прежде, в Москву, в Кремль, и жаловаться на судьбу и плохое руководство не только бесполезно, но и смертельно опасно. Авторов клеветнических заявлений (иначе критику в свой адрес советская власть и не расценивала) находили и, в самом лучшем случае, отправляли на долгие годы в лагеря.
Однако в стране время от времени находились наивные люди, считавшие, что есть способ высказать все, что думаешь, о существующем строе, не опасаясь последствий. Ведь сталинская Конституция 1937 года гарантировала всем тайное голосование во время выборов депутатов. И потому, считали навлекавшие на себя горе от ума люди, если написать все на бюллетене, можно быть если не понятым, то хотя бы услышанным. Ведь поначалу мало кто знал, чтобы за надписи на бюллетенях кого-то сажали. Мало того, власти время от времени сами советовали избирателям писать на бюллетенях свои наказы народным избранникам. Но истина заключалась в том, что всех, кто выплескивал накопившуюся злость таким путем, искали, зачастую находили, арестовывали и по сложившейся практике на закрытых процессах в военных трибуналах давали 25 лет лишения свободы.
К примеру, в 1951 году, во время выборов в Верховный совет РСФСР на станции Пмосса Ленинградской железной дороги, в избирательной урне обнаружили листок со следующей надписью:
"Сволочи, мучители народа, кровопийцы! Все равно погибнете рано или поздно. Сколько веревочка ни вьется, конец ей будет. Запомните это".
Анонима по почерку не нашли. Но, видимо, этому избирательному участку госбезопасность стала уделять особое внимание. И во время выборов в местные советы в феврале 1953 года аноним бросил в урну свое новое произведение:
"Жизни русскому народу не будет, пока евреев мы всех не истребим, как это делали немцы. Сталин — это грузинский еврей, и пока он руководит, мы будем не жить, а мучиться. Что же, как будто у нас русских вождей нет. Долой власть Советов. Долой мучителя народов проклятого Сталина".
Автора посланий быстро вычислили и арестовали. На фоне антиеврейского "дела врачей" первая часть его прокламации не выглядела чем-то из ряда вон выходящим. А от сурового наказания за антисталинские выпады его, надо полагать, спасла смерть отца народов. Так что в итоге станционный весовщик Игнатьев получил вместо обычных по этим делам двадцати пяти только десять лет.
Казалось бы, после смерти Сталина наказания за надписи могли бы и вовсе отменить. Но 21 октября 1955 года председатель Верховного суда СССР Анатолий Волин направил в суды всех уровней письмо, в котором говорилось: "Тайна голосования не устраняет уголовной ответственности лиц, использующих избирательное право для совершения преступлений".
"Избиратель должен опасаться заходить в кабину"
Правда, не все судьи были согласны с такой позицией. Судья Военной коллегии Верховного суда СССР полковник юстиции Николай Абрамский писал в июне 1957 года в ЦК КПСС:
"По узковедомственному разумению тов. Волина, норма Конституции должна отступить перед нормой Уголовного кодекса. Поэтому не удивительно, что в своих судебных документах Верховный Суд СССР последовательно проводил ту линию, что признанная антисоветской надпись на избирательном бюллетене влечет за собой судебную ответственность...
В декабре 1956 года Военная коллегия также признала правомерным осуждение рабочего Котова Д. П., который, не отрицая вмененных ему в вину действий, указывал в жалобе, что он выражал, пользуясь тайной голосования, протест против неправильных, по его мнению, действий Сталина и считает, что за это судить нельзя.
Правда, коллегии Верховного Суда СССР прекращали отдельные дела такого рода, но только за недоказанностью обвинения. Так, Военная коллегия прекратила дело механизатора Сычевской МТС гр-на Оробей, признав недоказанным, что он сделал на бюллетене надпись антисоветского содержания. Оробею после того, как он был осужден за это на 25 лет лишения свободы, удалось добиться пересмотра дела и доказать путем выставления свидетелей, голосовавших вместе с ним, что он не заходил в кабину для голосования и, следовательно, не мог сделать надписи, которая ему приписывалась экспертизой. Ошибка по этому делу была исправлена. Но одно лишь то, что избиратель должен опасаться заходить в кабину и ему не мешает на всякий случай запастись при голосовании свидетелями, красноречиво говорит о порочности практики судебного преследования избирателей, которая до сих пор имеет сторонников в Военной коллегии и Главной военной прокуратуре".
Положительные изменения могли начаться и после XX съезда, в 1956 году. Избиратели, например, узнав о том, что сталинский режим был преступным и наказывал невинных людей, вспомнили о своих правах, и первые же после начала десталинизации выборы в марте 1957 года оказались серьезным испытанием для местных властей. В отчете Верховного совета РСФСР о результатах выборов говорилось:
"Несмотря на большую работу, проведенную общественными организациями по подбору и выдвижению кандидатов в депутаты местных Советов, в этом деле имелись и некоторые недостатки. Например, в Новосильском районе Орловской области из 194 рекомендованных общественными организациями кандидатов в депутаты сельских Советов 24 человека на собраниях по выдвижению кандидатов не получили поддержки избирателей и кандидатами выдвинуты не были. То же самое получилось в Чернушинском районе Молотовской области, где из 250 человек, намечавшихся кандидатами в депутаты сельских Советов, не получили поддержки избирателей 25 человек, и т. д.
В гор. Кызыле Тувинской автономной области избиратели не поддержали кандидатуру в депутаты городского Совета Кошкарова — председателя горисполкома, ссылаясь на то, что он невнимателен к людям, плохо руководит в городе жилищным строительством, благоустройством и народным образованием. Секретарь Суксунского райисполкома Молотовской области Потапова, являясь депутатом районного Совета, связи со своими избирателями не поддерживала и о своей работе перед ними не отчитывалась. По этой причине коллектив завода "Металлоизделия" не поддержал кандидатуру Потаповой и выдвинул другого кандидата в депутаты районного Совета.
В г. Хабаровске на собраниях коллективов двух предприятий было внесено предложение выдвинуть кандидатом в депутаты Железнодорожного райсовета Олейник — председателя исполкома этого райсовета. На одном из этих собраний кандидатура Олейник была отклонена по причине неправильного, бюрократического его поведения, а на собрании другого коллектива, которому в это время не были известны эти факты, предложение о выставлении его кандидатом вначале было принято, а затем, узнав об этом, также было отклонено и выставлена другая кандидатура.
В Чувашской АССР была отведена кандидатура в депутаты Шемуршинского райсовета Смирнова — секретаря районного комитета КПСС по зоне МТС, потому что он не принимал мер к разрешению вопросов, которые ставились перед ним населением".
Однако пересмотр дел тех, кто был осужден за надписи на бюллетенях, по существу, так и не начался.
"В начале декабря 1956 года,— писал в ЦК Абрамский,— Главный военный прокурор, рассмотрев жалобу Нефедова, поданную на имя Н. С. Хрущева и присланную на рассмотрение в прокуратуру, внес протест на судебные решения по делу. Суд признал, что Нефедов сделал антисоветские надписи на избирательных бюллетенях. В протесте прокурора предлагалось прекратить это дело за отсутствием состава преступления. Однако в марте 1957 года тот же прокурор перед рассмотрением дела в Военной коллегии отозвал свой протест, признав, следовательно, осуждение Нефедова правильным.
Дело это весьма характерно. Нефедов до возбуждения против него уголовного преследования ни в чем предосудительном замечен не был. Напротив, он пользовался заслуженным авторитетом как участник Октябрьской революции в Поволжье, бессменный депутат местных Советов ряда созывов. С 1918 года и до ареста он состоял членом КПСС.
Нефедов не отрицал, что вмененные ему в вину надписи исполнены действительно им. Однако он объяснил, что, не соглашаясь с чуждым ленинизму культом личности Сталина и порожденными им беззакониями, он трижды, в 1948, 1950 и 1951 годах, использовал избирательные бюллетени для выражения протеста против беззаконий, полагая, что эти надписи на бюллетенях будут доведены до сведения директивных органов и помогут устранению ненормальных явлений.
За эти действия Нефедов в 1951 году был осужден к 25 годам лишения свободы. В 1955 году наказание ему было снижено до 10 лет лишения свободы, а затем он был освобожден из мест заключения как неизлечимо больной. В настоящее время Нефедов добивается полной реабилитации, утверждая, что он обращался, пользуясь тайной голосования, не к массам, а к руководителям страны, и выступал не против советского строя, а против беззаконий Сталина".
"Презренный кукурузник, сгинь!"
Полковник Абрамский пытался солидно и всесторонне аргументировать свою позицию:
"В соответствии с практикой, сложившейся на выборах в нашей стране, избиратели, сделавшие враждебную надпись на избирательном бюллетене, привлекаются за это к судебной ответственности, несмотря на то, что Конституция СССР провозгласила тайну голосования. При такой практике плюсом является то, что антисоветский выпад не остается без возмездия. Но есть и ряд минусов. Должностные лица, изобличая избирателя, нарушают ст. 140 Конституции СССР. Дискредитируется демократический институт тайны голосования. Конституция ставится ниже уголовного кодекса. Суд, наказывая избирателя за относительно мелкий выпад, вынужден закрывать глаза на крупные беззакония должностных лиц, нарушающих Конституцию. Всем этим подрывается авторитет Конституции СССР, попирается принцип законности, принижается престиж суда. В результате лекарство оказывается хуже болезни. Недобросовестный избиратель наказывается ценою серьезного политического ущерба, наносимого системе советской демократии. Видимо, бороться с лицами, злоупотребляющими тайной голосования, надо иным путем...
Весьма сомнителен и эффект наказания по таким делам. Наказание в СССР применяется не только для предупреждения новых преступлений со стороны данного преступника, но и для воздействия на других неустойчивых членов общества. Эта предупредительная сторона наказания полностью исключается при уголовном преследовании избирателя, потому что характер его действий, признанных преступными, невозможно предать огласке, невозможно объявить, за что именно наказано данное лицо.
Не выдерживает критики существующая практика и по политическим соображениям. Основной смысл тайного голосования заключается в том, чтобы выявить подлинное волеизъявление избирателей. Гарантируя тайну голосования, государство обеспечивает для себя неискаженный и не подлежащий огласке учет настроений избирателей. Применение же репрессий за враждебные надписи в какой-то мере лишает тайное голосование этого качества.
Сам факт привлечения избирателя к судебной ответственности, а скрыть такие факты невозможно, несомненно наносит государству больший ущерб, чем сохраненная в тайне надпись на избирательном бюллетене, как бы одиозна она ни была...
Сам метод изобличения избирателя в том, что определенный бюллетень заполнялся именно им, как правило, основан на таком несовершенном и шатком доказательстве, как заключение графической экспертизы. Практика показывает, что эта экспертиза приходит к ошибочным заключениям. В результате допускаются грубейшие судебные ошибки.
Осуждение же невиновных по такого рода делам вдвойне нетерпимо, ибо тяжкая напраслина навлекается на гражданина самим фактом его участия в выборах, что не может не дискредитировать наши избирательные порядки.
Мы сами наносим большой политический ущерб авторитету советской демократии, когда ради преследования антисоветского злопыхателя за сравнительно мелкий выпад, который заведомо не получит огласки, раскрываем неприглядную картину нарушения Конституции работниками государственного аппарата".
Секретарь ЦК КПСС по идеологии Дмитрий Шепилов, которому Абрамский направил свое письмо, прорабатывал его с карандашом в руках. К примеру, он был не согласен с полковником в том, что надпись на бюллетене не является антисоветской агитацией. Однако окончательное решение Шепилов принимать не стал, а отправил письмо Абрамского на рассмотрение новому председателю Верховного суда СССР Александру Горкину. Полковник Абрамский мог бы считать себя победителем. Его мнение, пусть и не во всем, разделял секретарь ЦК КПСС. Но четыре дня спустя начался знаменитый июньский пленум 1957 года, и Шепилова объявили примкнувшим к антипартийной группе. Так что вопрос повис в воздухе.
Чтобы выиграть время и выяснить отношение обновленного руководства к проблеме, Горкин отправил письмо на рассмотрение во Всесоюзный институт юридических наук и в Институт права АН СССР. Там в сентябре 1957 года сообщили, что преследовать за надписи на бюллетенях политически нецелесообразно. Однако на самом верху, в Кремле, по-видимому, считали иначе. Поэтому Верховный суд принял крайне осторожное решение:
"Судебные дела,— говорилось в записке Горкина в ЦК,— о которых упоминает в своем письме тов. Абрамский Н. А., возбуждаемые в связи с антисоветскими надписями, выполненными на избирательных бюллетенях, занимают в судебной практике незначительное место. Обычно факт выполнения антисоветской надписи на бюллетене служит лишь отправным моментом для проверки оперативным и следственным путем определенного лица, причем в связи с проверкой нередко устанавливаются и другие факты антисоветских высказываний, посылки в различные адреса писем антисоветского содержания и т. п. Подобные действия квалифицируются по статьям уголовных кодексов, предусматривающим наказание за контрреволюционную агитацию.
Верховным Судом СССР на основании изучения судебной практики по делам о государственных преступлениях в настоящее время разрабатывается проект руководящего разъяснения судам по делам этой категории. При разработке проекта руководящего разъяснения будут учтены и замечания, затронутые в письме тов. Абрамского Н. А.".
По существу, в результате изменилось только одно: тем, кто портил бюллетени выпадами против власти и отдельных ее представителей, давали теперь значительно меньшие сроки наказания.
К примеру, Н. А. Голубков из Рязани получил в 1958 году три года за следующую надпись на бюллетене:
"Болван Хрущев, уйди. Люди презирают тебя. Имей совесть. Дай дорогу тем, кто боролся и борется! Свободу Молотову и Маленкову. Не трави Запад, гад, этим самым больше вооружения делают они, труднее нам в жизни, труднее победить капитал. Презренный кукурузник, сгинь!"
А местные власти, зная, насколько болезненно наверху относятся к такого рода вещам, стали присылать в ЦК после выборов сообщения иного типа.
"В день выборов,— докладывал Московский горком КПСС в 1962 году,— во время голосования на избирательных бюллетенях было сделано много надписей. Подавляющее большинство этих надписей носит патриотический характер, в них выражается чувство гордости за нашу Советскую Родину, за успехи в строительстве коммунистического общества. Трудящиеся благодарят Коммунистическую партию, ее Ленинский Центральный Комитет, Советское правительство за повседневную заботу о благе советских людей, о процветании нашей Родины и укреплении ее могущества.
Характерными являются надписи следующего содержания:
Голосую за партию Ленина, за коммунизм!
Голосую за любимую Родину, за светлое будущее нашего народа!
Слава нашей родной Коммунистической партии!
Голосую за самую демократическую власть, за власть Советов!
За мир, за всенародное счастье, спасибо партии Великого Ленина!
Голосую за выполнение решений XXII съезда КПСС.
Голосую за Великую Программу, провозгласившую Мир, Труд, Свободу, Равенство, Братство и Счастье.
Да здравствует Ленинский ЦК КПСС!"
Причем с тех пор среди тех, кто делал надписи такого рода, вошло в привычку указывать на бюллетене для тайного голосования свою фамилию и место работы. Видимо, это и было высшей формой тоталитарной демократии. Ведь за надписи противоположного характера продолжали сажать еще много лет.
ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ АРХИВ