Стеклянный шалаш

побывала Юлия Ъ-Пешкова

Еврейский музей в Берлине, один из самых обсуждаемых и посещаемых музеев мира, обзавелся еще 670 кв. м площади. Образовались они за счет открытия "Стеклянного двора", спроектированного Даниэлем Либескиндом. Наконец-то поставлена точка в многострадальной истории строительства этого музея.

Началась она задолго до этого счастливого финала. Впервые некий прообраз Еврейского музея (тогда он назывался Музеем берлинского еврейского сообщества) открылся в 1933 году, буквально накануне пришествия Гитлера к власти. Несмотря на то что время и место были не самые удачные для такого рода музея, ему удалось просуществовать несколько лет, пока в 1938 году гестапо не разрушило музей и не конфисковало коллекцию. В следующий раз о нем вспомнили в 1971-м. Сначала образовалась ассоциация Еврейского музея, которая устраивала выставки на разных площадках, потом открылся еврейский отдел в музее города Берлина, который рассказывал об истории и быте берлинских евреев. В 1980-е годы зашла речь о том, что музей города надо расширить и отдать больше места под еврейскую экспозицию. Объявили конкурс на новое здание, и в 1989-м из 165 проектов был выбран, как известно, проект американца Даниэля Либескинда. Пока шло строительство, не прекращались споры относительно концепции будущего здания и места в нем еврейского отдела. Не без скандалов, однако, отдел получил статус музея и новое здание целиком в свое распоряжение. Тут бы всем и успокоиться, но после открытия музея в 2001 году начались новые споры. Одни говорили, что экспозиция не тянет на целый музей, другие сравнивали его с Диснейлендом, и все вместе недоумевали по поводу либескиндовского здания. С одной стороны, ему удалось достичь своей цели и построить здание давящее, сложное для восприятия, находиться в котором психологически некомфортно, то есть здание, которое лучше всяких выставок передает трагедию еврейского народа. С изломанными темными коридорами, уходящими в высоту залами-колодцами без окон, раскиданными по фасаду узкими окнами разной конфигурации, здание похоже на самое себя, пострадавшее от взрыва. С другой стороны, большинство, включая руководство музея, пришли к выводу, что практические вопросы размещения коллекции архитектура здания не решает. В угоду функциональности интерьер был несколько упрощен и переделан, что нарушило первоначальный замысел. Впрочем, все эти перипетии никак не повлияли на судьбу музея. Не успев открыться, музей вошел в список главных достопримечательностей нового Берлина и до сих пользуется стабильно высокой популярностью, а со временем и критики поуспокоились, признав за зданием статус шедевра деконструктивизма.

Единственное, чего не хватало музею и о чем говорили едва ли не с момента его открытия,— это просторного помещения для проведения концертов, фестивалей и прочих мероприятий, предполагающих большое скопление народа. Кроме того, в особо посещаемые дни случаются пробки на входе в здание. Как объясняет руководство музея, они не предполагали такой популярности и не ставили перед архитектором задачи включения в план многофункционального зала. Когда же таковая необходимость была осознана, они без всяких конкурсов обратились напрямую к Либескинду. Несмотря на некоторые прошлые разногласия, директор Майкл Блюменталь справедливо рассудил, что коней на переправе не меняют. Впервые проект был представлен два года назад на выставке "Building! Jewish Identity in Contemporary Architecture". Для размещения новой части музея Либескинд выбрал самый логичный вариант — пустующий внутренний двор старого здания 1735 года постройки. Расширять музеи за счет включения окружающей территории — весьма распространенное явление (вспомните хотя бы Британский музей с его знаменитым стеклянным куполом по проекту Нормана Фостера). И Либескинд на первый взгляд предложил еще не самый хитроумный вариант. Двор предполагалось покрыть стеклянной крышей, водрузив ее на стальные колонны. Однако в действительности проект оказался крайне сложным в исполнении и потребовал двух лет строительства. Начать с того, что крыша на четырех ногах — это не просто крыша на четырех ногах. Продолжая тему еврейской истории, Либескинд взял за основу сукку, важный элемент праздника Суккот. Согласно Талмуду, когда евреи во время исхода из Египта дошли до Суккота, Бог явил им шалаши, в которых они могли отдохнуть от жары и блужданий по пустыне. С тех пор эти шалаши, сукки, положено строить во дворах и на верандах домов в момент празднования Суккота, которое длится восемь дней, и проводить в них как можно больше времени. Раньше для строительства использовались ветки и тростник, сейчас стройматериалы можно купить в магазине, но принцип остался неизменным: три стены и полупрозрачная крыша. Как видим, проект Либескинда в точности повторяет устройство сукки. Роль стен выполняют уже существующие стены старого здания, четвертая, стеклянная, является как бы входом. Стальные изломанные опоры (четыре штуки, каждая сплетена из трех более тонких) имитируют стволы деревьев, а хитросплетение труб под крышей — их ветви. Нарушено лишь одно правило, но исключительно из заботы о посетителях: крыша сукки должна быть с прорехами, чтобы пропускать дождь и не скрывать ночью звезды, в то время как "Стеклянный двор", несмотря на эфемерный вид, вполне надежен. И это, то есть технологическая сторона, стало серьезной проблемой. Чтобы не подвергать опасности старое здание, было решено вообще его не трогать, а встроить крышу с опорами внутрь двора автономно. Потребовалось несколько месяцев, чтобы разработать столбы одновременно сложно изломанные и достаточно прочные. Для стеклянной крыши и стены использовалось девять типов стекла, чтобы добиться задуманной архитектором игры света, тени и отражений. Либескинд хотел, чтобы в стене всегда отражались фасад его здания и деревья музейного сада. Поставить готовые конструкции было не легче, чем их спроектировать и изготовить при общем весе крыши и опор в 200 тонн. Но все трудности были преодолены, и музейная сукка открылась, как и положено, накануне начала празднования Суккота.

Свежеоткрывшемуся помещению уже придумано первое задание. Со 2 по 31 декабря здесь пройдет Hanukkah Market, посвященный Хануке, еврейскому празднику Огней. И это крайне метафорично. Здание самого музея, глухое, нервно-зигзагообразное, символизирует напряженные, сложные отношения немецкого и еврейского народа. Новая пристройка, радостная и прозрачная, имитирующая ритуальный шалаш, напоминает о празднике. Этой метаморфозой Еврейский музей заявляет, что эпоха преступлений и наказаний закончилась и пришло время просто жить.