размышляет Григорий Дашевский
Писатель Александр Кабаков дал интервью интернет-телевидению Zaputina.ru — и потом сам рассказал об этом интервью в заметке "Меня использовали втемную". Ловкие журналисты искромсали его неполитические рассуждения и подали их политически, опубликовав "на сайте, который прямо и недвусмысленно выступает за то, чтобы Путин шел на третий срок". "Меня просто обдурили. Оказалось, что я имел дело с наперсточниками, и это хороший урок для меня". И урок это такой: "Дело в том, что есть люди, которым можно подавать руку и которым нельзя. Надо узнавать, с кем имеешь дело, до того, как тебя выставили мерзавцем". То есть места, куда зовут писателя говорить или "не говорить" о политике, надо как-то разделить на "приличные" и "неприличные" — в первые ходить, во вторые не ходить. Но сама идея, что места четко делятся на "приличные" и "неприличные", для множества современных литераторов уже утратила силу.
Для одних все места равно хороши, потому что поэт "свободен от политики" и своим присутствием преобразует или освящает любое место. Большинству из них "поэтическая свобода от политики" нужна лишь как прикрытие, чтобы свободно получать жалованье в любых изданиях или чтобы свободно объединяться с врагами "неруси", попросту — с фашистами; и, в сущности, ничего индивидуального в этой "свободе" нет. Намного меньше других — тех, кто говорит о "поэтической свободе" всерьез и, подобно поэту Дмитрию Воденникову, считает, что "поэт сейчас должен быть где угодно, где ему (как особи) бросается вызов. Он должен прийти туда, где ему это вызов бросают, этот вызов принять и все перевернуть". Такой поэт, несчастный наследник романтиков, — фигура неизбежно трагическая. Этот "бывающий где угодно" поэт очень скоро попадает в такие места, где занимаются политикой — и политикой скверной, и в конечном счете своей искренней "свободой" так же обслуживает чужую политику, как и его циничные товарищи. Но, в отличие от них, он не получает плату, а готов за все платить сам.
Для других все места равно плохи, потому что и литература, и общество насквозь пропитаны корыстью, сервильностью и безответственностью. Четыре года назад поэт Кирилл Медведев, после того как книжка "Все плохо" превратила его в настоящего кумира московской поэтической молодежи, опубликовал "Коммюнике", в котором отказался "участвовать в литературной жизни", поскольку "к системе, настолько девальвирующей и опошляющей Слово, настолько профанирующей его, я не хочу иметь даже косвенного отношения". С тех пор он не ослабил своего отказа и не пропал в безвестности — его голос стал одним из самых ясных и существенных в современной русской поэзии. И это голос "прямо и недвусмысленно" политический (Медведев — участник "Социалистического движения "Вперед"").
Эти индивидуальные траектории — при всем их различии — объединяет то, что они абсолютно серьезны. Они касаются человека целиком, ведут его к трагедии или к избавлению от нее — а не просто к соблюдению приличий или конфузу — и потому говорят о литературной и общественной топографии что-то более важное, чем стабильное и общепризнанное деление на "приличные" и "неприличные" места.