Рыцарь не без упрека
В Московской филармонии исполнили вагнеровского «Лоэнгрина» с Дмитрием Корчаком в главной роли
Московская филармония представила концертную версию «Лоэнгрина» (1850) Рихарда Вагнера. Идейный вдохновитель проекта Дмитрий Корчак — лирический тенор di grazia, специализирующийся на операх бельканто,— приурочил исполнение к 125-летию со дня рождения великого русского тенора Ивана Козловского. По мнению Константина Черкасова, важный исторический оммаж удался не слишком.
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Так сложилось, что на российских театральных и концертных сценах именно за «Лоэнгрином» негласно закрепилось звание самого «доступного» для исполнения из вагнеровских опусов. Вечные, но особенно острые сегодня муки кастинга, когда театры класса A+ не очень понимают, кого пригласить, к примеру, на Тристана, в случае «Лоэнгрина» — вещь не слишком актуальная. Не вдаваясь в стилистические изыски, оперу можно разложить на четырех универсальных солистов-«первачей», имеющихся в любой приличной труппе: лирическое сопрано, драматическое сопрано либо меццо, крепкий лирический тенор и драматический бас-баритон. Остальная магия — на совести хора, оркестра и собирающего всех в одно целое дирижера.
Но, говоря о дебюте Дмитрия Корчака в вагнеровском репертуаре, приходится иметь в виду еще и конкретно московский исторический контекст. На столичной сцене исполнения «Лоэнгрина» отсчитываются с первой постановки в Большом театре (1889), но настоящая звуковая «традиция» — с 1908 года. Тогда в одном спектакле сошлись Леонид Собинов (Лоэнгрин), Антонина Нежданова (Эльза), Леонида Балановская (Ортруда) и Георгий Бакланов (Тельрамунд) под управлением Вячеслава Сука. Благодаря гению Собинова «Лоэнгрин» в Большом театре дожил до 1936 года (следующая постановка состоялась лишь в 2022-м). А в октябре 1927-го, при еще выступающем Собинове, в опере впервые спел 27-летний Иван Козловский.
Многим позже, уже в конце 1950-х, ускользающий дух «московского» «Лоэнгрина» успели зафиксировать в студийной записи под управлением Самуила Самосуда с Козловским в заглавной партии. С другой стороны, меломаны старшего поколения еще помнят гастроли европейских театров: «Лоэнгрина» привозили в Москву Гамбургская (1982; с участием белокурого рокера Петера Хофманна и дьявольской Эвы Рандовы) и Стокгольмская (1989; Лоэнгрин — Бен Хеппнер, Ортруда — Берит Линдхольм) оперы.
Занудный исторический экскурс тут нужен: так можно разобраться и в предлагаемой Дмитрием Корчаком концепции («Лоэнгрин» — немецкое бельканто), и в реальном результате.
С формальной музыкально-исторической точки зрения — все совершенно законно. Вагнер, создавая «Лоэнгрина», находился под тотальным влиянием достижений итальянской оперы; в опере о рыцаре Грааля можно услышать, как черты лучших итальянских опер («Вильгельм Телль» Россини, к примеру) соединились с лютеранскими хоралами и старинными немецкими балладами. На деле же дирижер Михаэль Гюттлер с Российским национальным оркестром и двумя хоровыми коллективами — «Мастера хорового пения» и хор Государственной академической симфонической капеллы — представил прочтение грамотное, довольно размашистое (медным духовым, как всегда, стоило уделить больше внимания) и дюжинное. Главным его достоинством стал исключительно внятный темпоритм: специфических вагнеровских длиннот словно и не было.
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Верными союзниками дирижеру послужили Евгений Никитин (Тельрамунд) и Юлия Маточкина (Ортруда), представляющие российскую вагнеровскую Мекку — Мариинский театр. Степень «впетости» и канонического вокального соответствия партиям столь высока, что о технических проблемах думать не приходилось. Суровая бравада Никитина—Тельрамунда, доблестного мужа, а не подкаблучника, составляла достойный дуэт с властной и по-женски неотразимой ворожеей Маточкиной—Ортрудой: отрадно слышать в этой партии не «убитое» драматическое сопрано, а полнокровное и яркое меццо. Вот Надежде Павловой, к сожалению, в освоении партии Эльзы фортуна изменила: с листа партию не спеть, хотя избранные певицей холодная драматическая отчужденность и нежелание прибегать к форсированию динамических возможностей своего голоса заслуживают уважения.
Вокальную ремесленную оснащенность Дмитрия Корчака под сомнение поставить не получится — в отличие от интерпретации. Этот Лоэнгрин чванлив.
Ему важно эффектно уложить Тельрамунда на лопатки и громко заявить о своем высоком происхождении. Любовный дуэт третьего акта проходит по отношению к Эльзе настолько свысока, что ей с точки зрения здравого логического смысла только и остается, что потребовать ответ: что же ты за самовлюбленный рыцарь такой? Манерные заходы на pianissimo в сочетании с неправдоподобным (до звона в ушах: вряд ли обошлось без помощи звукорежиссеров) форсированием к создаваемому образу в каком-то смысле, конечно, подходят. Но уж слишком идут вразрез с неземным и надэмоциональным Лоэнгрином Козловского — рыцаря по-настоящему светлой веры и большого чувства.