Халатная наука

Современная наука о халатах входит в компетенцию историков, этнографов, фольклористов, лингвистов, литературоведов, токсикологов, социологов, психологов, политологов, но начиналась она с индийских легенд об отравленных халатах. Это направление было главным и поначалу единственным в халатоведении. Разрабатывалось оно британскими учеными.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Но как не бывает халата с одним рукавом, так и у халатоведения появилось второе не менее важное направление, ее второй рукав — халатная социальная психология. А это была заслуга уже нашего российского халатоведения.

Британский рукав

Наука о халате — неоспоримая заслуга британских ученых. Ее предыстория начинается в 1600 году, когда Империя Великих Моголов, основанная Бабуром в 1526 году, при падишахе Акбаре расширилась до территории современной Индии, Пакистана, Бангладеш и юго-востока Афганистана, а английская королева Елизавета I предоставила британской Ост-Индской компании монопольное право на торговлю с Востоком, и та основала в империи Бабуридов свой первый форпост Сент-Джордж, ныне город Мадрас.

Спустя два с половиной века, когда уже не было Ост-Индской компании и все народы бывшей империи Бабуридов были объявлены подданными Великобритании, начинается история халатной науки. Появляются первые научные публикации о халате (в них его называли Khilat), причем речь в них шла исключительно об отравленных халатах, с помощью которых во времена моголов правители устраняли конкурентов и вообще неугодных им лиц.

Вообще-то отравленная одежда не была новостью в исторической науке, но в данном случае восточный колорит способствовал популярности подобных исследований не только в научных кругах, но и среди неученого народа. Разве можно было пройти мимо такой публикации, причем строго научной публикации по индийской фольклористике, в которой речь шла об изощренной мести королевы Ганора радже Бухту, завоевавшему Ганор и заставившему его владычицу выйти за него замуж.

«Облаченный в брачный наряд, подаренный ему королевой, раджа на свадьбе любовался красотой королевы. Но вскоре его настроение упало, он пожаловался на жар; были принесены самые большие вееры и вода, но они не помогли, он начал срывать с себя подвенечное одеяние, и тогда королева обратилась к нему с такими словами: «Знай, хан, что настал твой последний час; наша свадьба и наша смерть соединятся воедино. Одеяния, которые покрывают тебя, отравлены; ты не даешь мне другого способа избежать осквернения». Пока все были в ужасе от этого заявления, она спрыгнула с крепостной стены в поток воды внизу. Хан умер в страшных мучениях».

И пусть первые халатоведы писали только об отравленных халатах, в конце концов современная наука об электричестве тоже начиналась с молний, убивавших людей. Это было начало халатоведения, со временем перешедшего из узкой криминологической области к более общим законам этой науки.

Отцами-основателями британского халатоведения считаются трое ученых XIX века, один из которых исходно был кадровым офицером-геодезистом, другой — врачом, а третий — тоже офицером индийской военной администрации и антропологом-любителем. Хронологически первым был подполковник Джеймс Тод, служивший в Бенгальской армии и составивший карту центральной Индии. В 1823 году он вернулся в Англию и здесь в 1829–1831 годах вышла его двухтомная монография «Анналы и древности Раджастана, или центральных и западных раджпутских княжеств Индии», где был рассказ о несчастной королеве Ганора и еще про два аналогичных случая. В 1677 году падишах Аурангзеб подарил сыну своего магараджи Сингха отравленный халат, отчего Сингх-младший умер. Потом тот же падишах Аурангзеб попытался таким способом отравить и своего собственного сына принца Акбара, но тот, зная отца, в присланный халат нарядил раба, и тот через двое суток умер.

Вторым исследователем «халатов-убийц» был майор медслужбы Бенгальской армии Норман Чиверс. В 1856 году он издал «Руководство по медицинской юриспруденции для Индии, включая краткое изложение истории преступлений против человека в Индии». Там он описал еще три громких, оставшихся в народных сказаниях случая смерти от ядовитого халата. Доктор Чиверс уже писал и о характере яда. Его проконсультировал Томас Бертон Браун, директор Лахорского медицинского колледжа. Доктор Браун был экспертом-токсикологом Индийской медицинской службы и автором монографии «О пенджабских ядах». Он был уверен, что в данных случаях использовался кожно-нарывной яд кантаридин, который еще с античных времен был широко известен не только в Индии, но и в Европе. Его получали из насекомых и лечили им бородавки, а в умеренных дозах принимали внутрь для прерывания беременности и как афродизиак для повышения потенции. В больших дозах он вызывает тяжелые ожоги кожи.

Третьим был подполковник Индийской армии сэр Ричард Темпл, автор трехтомной монографии «Легенды Пенджаба» (1884–1900), где были собраны все известные на тот момент случаи отравления жертвы дарованным ей халатом. У неученого народа, не читавшего научных монографий, а узнававшего об этом в изложении популяризаторов халатной науки, оставался лишь один вопрос. Разве такой халат надевали на голое тело, не банные же халаты дарили падишахи своим подданным, да и представить себе королеву Ганора и раджу-насильника в банных халатах на показательной церемонии их бракосочетания было невозможно.

Британские исследователи индийского фольклора, продолжавшие в течение всего прошлого века разрабатывать халатную тему, дали ответ и на этот вопрос. Во-первых, под словом khilat (khalat) в легендах и сказаниях Империи Великих Моголов под роковыми халатами подразумевался подарочный набор из рубашки, штанов, жилета, шарфа и самого полосатого халата. Во-вторых, как писал в 1922 году английский теолог Френсис Баклер в своей статье «Two Instances of Khil'at in the Bible» («Два примера “халата” в Библии») в оксфордском Journal of Theological Studies, ядовитые халаты лишь незначительная деталь халатоведения, а главное состоит в том, что «мистический и тонкий иерархический смысл халата ускользал от людей западной цивилизации со времен античности».

«Библейские примеры были неправильно поняты раннехристианскими переводчиками, которые не смогли понять, например, что в Книге Бытия именно подарок египетского фараона в виде красивой одежды сделал Иосифа его правой рукой (около 1500 года до н. э.)»,— писал Баклер. По Баклеру, греческие источники свидетельствуют о том, что почетные одежды были обычным явлением при иранских дворах еще в V веке до н. э. Геродот и Ксенофонт описали несколько «инвеститур в халаты» и отказов от них со стороны соперничающих иранских тиранов, но они неверно истолковали эти сделки, потому что греческая эгалитарная идеология отвергала роскошную одежду и подчинение монархам. Однако ко времени завоеваний Александром Македонским Ирана (IV век до н. э.) некоторые греки начали понимать символическое значение азиатских почетных одежд.

Уже в нашем веке американский историк Стюарт Гордон из Мичиганского университета в своих монографиях «Robes and Honor: the Medieval World of Investiture» (2001) и «Robes of Honor: Khilat in Pre-colonial and Colonial India» (2003) пишет, что «романизированный арабский термин khilat впервые появляется в VIII и IX веках, когда дарение одежды стало как обычным делом, так и узаконенным. В записках Марко Поло мы видим обширный мир почетных одеяний. О них было известно в мусульманских дворах Северной Индии еще при индуистских дворах Раджастана, то есть по меньшей мере за два столетия до того, как в 1526 году Бабуром была основана Империя Великих Моголов, и он тоже использовал халаты для награждения союзников… К концу XVI века количество выдаваемых одежд резко возросло, их выдавали сотнями».

Согласно теории царствования, основанной на иранском влиянии, принятой моголами в Индии, тело монарха воплощало божественную власть, и его власть могла передаваться предметами, которые касались его, особенно одеждой, пишет Стюарт Гордон. Одежда буквально символизировала власть, которая может передаваться от человека к человеку для создания иерархии и обеспечения непрерывности наследования.

Все перечисленные выше публикации, включая современные переиздания Джеймса Тода, свободно доступны в интернете, желающие могут почитать их сами. Можно порекомендовать еще работу американских ученых Мишель Маскиел и Адриана Мейера 2001 года «Killer Khilats: Legends of Poisoned “Robes of Honour” in India» («Убийственные халаты: легенды об отравленных «почетных одеждах» в Индии»), она намного короче и носит обобщающий характер. Но главное и так очевидно: с учетом истории кройки и шитья британскими учеными своего рукава абстрактного халата как предмета халатоведения на него с легким сердцем можно пришить шеврон «Killer Khilat».

Российский рукав

Западное халатоведение никак не касалось жизни в метрополии. Здесь для публики это был не более чем увлекательный костюмированный ретродетектив, только его продюсерами, режиссерами и сценаристами были британские ученые. В нашем же отечестве халат бесцеремонно вторгся в жизнь тысяч людей — доживающего свой век дворянско-помещичьего класса, став его зеркалом и символом его кризиса.

То же можно сказать и об архетипе британского khilat как почетного одеяния, которое символизировало власть и с библейских времен передавалась с халатом, что было узаконено и стало нормой еще в Древнем Иране и что оттуда переняли моголы и Индии. Трудно сказать, чье влияние — иранское или какое другое — породило у нас «шубу с барского плеча». Но если вспомнить заячий тулуп Гринева из «Капитанской дочки» Пушкина, который его слуга Савельич отдал озябшему Пугачеву, то он, этот тулуп, спас жизнь и барину Гриневу, и его крепостному Савельичу, когда Пугачев уже в роли лже-Петра III стал для окружающих «богом данной властью». Получается, что тут вышло все наоборот: халат, дарованный оборванцу, обернулся милостью власти для его дарителей.

И наконец, символизм халата в русской жизни уловили первыми не ученые, а писатели, причем все как один в дальнейшем ставшие классиками великой русской литературы XIX века. Пушкин в «Евгении Онегине» так описал один из возможных вариантов судьбы Ленского: «Расстался б с музами, женился, / В деревне, счастлив и рогат, / Носил бы стеганый халат…». Персонаж «Мертвых душ» Гоголя Кифа Мокиевич был «человеком нрава кроткого, проводивший жизнь халатным образом в своей усадьбе, в безделье, пустых мечтах и отвлеченных, “философских” рассуждениях…»

Вероятно, именно Гоголь ввел в оборот выражение «халатный образ жизни». Во всяком случае всего через пару лет после первой публикации «Мертвых душ» в 1842 году Анненков такими словами язвительно охарактеризовал впервые появившегося в кругу петербургских литераторов Писемского: «На всем его существе лежала печать какой-то усталости, приобретаемой в провинции от ее халатного, распущенного образа жизни и скорого удовлетворения разных органических прихотей».

Впрочем, сами классики русской литературы и вообще представители творческой интеллигенции XIX века были не прочь пользоваться прелестями халатной жизни. Не зря же на самых известных их портретах — Пушкина на знаменитом портрете Тропинина, Гоголя на портрете кисти Иванова, Островского на портрете Перова, Языкова на потрете Хрипкова, Мусоргского на портрете Репина и т. д.— все они изображены в халатах. Создается даже впечатление, что, будь у них смартфоны, селфи они тоже делали бы в халатах.

Двое из них, Языков и Вяземский, были просто непревзойденными певцами халата. Наверное, никто в истории мировой литературы не воспевал с такой любовью и уважением свой халат, как они. Вот, например, что писал Языков в 1823 году в стихах «К халату»: «Я волен телом, как душой. / От века нашего заразы, / От жизни бранной и пустой / Я исцелен — и мир со мной! / Царей проказы и приказы / Не портят юности моей — / И дни мои, как я в халате, / Стократ пленительнее дней / Царя, живущего некстате». А это Вяземский: «Еще люблю подчас жизнь старую свою / С ее ущербами и грустным поворотом, / И, как боец свой плащ, простреленный в бою, / Я холю свой халат с любовью и почетом». Что касается простреленного, причем не раз, в бою плаща, то знаменитый герой войны 1812 года Денис Давыдов, самый яркий представитель «гусарской поэзии», тоже не мог удержаться, чтобы не похвалить халат: «Долой, долой крючки от глотки до пупа!..»

Об архетипе халата в русской классической литературе написано достаточно много. Кому интересно, могут сами почитать, например, замечательные работы доктора филологических наук Нины Леонидовны Ермолаевой из Ивановского университета, они свободно доступны в интернете. Но все, что описано выше, относится к натальному периоду этого архетипа. А днем его рождения можно смело считать выход в свет четвертой, последней части романа Ивана Гончарова «Обломов» в четвертом, апрельском номера журнала «Отечественные записки» за 1859 год. Нелишним будет также напомнить, что Гончаров писал этот роман 12 лет, а издатель «Отечественных записок» Краевский считал свой журнал научно-литературным, на его титульном листе так и было написано «журнал литературный, политический и ученый».

Халат Ильи Ильича Обломова был «из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намека на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него». Этот халат и диктует ему способ существования, решает его судьбу, несмотря на все попытки его друга Андрея Штольца вытащить Илью Ильича из его халата. Будучи антиподом Обломова и по рождению (Штольц наполовину немец), и по воспитанию, и по образу жизни (он госслужащий, уже получивший свыше свой khilat в виде чина надворного советника), Штольц в итоге женится на невесте Обломова Ольге, тоже весьма энергичной девушке («рациональной интеллектуалке», прообразе отечественной феминистки, как ее характеризуют современные литературоведы), вынося окончательный приговор обломовщине.

Впрочем, все это сейчас относится скорее к ЕГЭ, чем к науке. Наше отечественное халатоведение прервалось в 1917 году и пребывало в анабиозе больше 70 лет. Причина тому понятная: приговор халату как «свидетельству дворянского безделья, символу прошлого и обреченности царизма» был окончательный и обжалованию не подлежавший. Даже в кошмарном сне невозможно было представить себе в халате Ленина, Сталина и даже Хрущева с Брежневым. Впрочем, жена Хрущева, сопровождавшая его во время визита в Америку, была в таком платье, что там его приняли за ее домашний халат, а Леонид Ильич пару раз покрасовался перед фотографами в национальных халатах, дарованных ему ЦК Узбекистана и Туркменистана при посещении им этих республик. Но Владимир Ильич держал марку до самой смерти, даже больной в кресле-коляске в Горках он был одет либо во френч, либо в гимнастерку. То же можно сказать о Сталине, его знаменитый френч получил название «сталинка».

В 1990-е годы наука о халате была реанимирована, а в последнее десятилетие заметно выросло число научных публикаций на эту тему. Среди ее последних достижений, например, такое: «Обломовский халат — символ “русской души” (“русскости” как таковой), в противовес “бездуховной, неживой” машинерии Запада и столь же “бездуховному” и “неживому” Востоку, в ее (русской души.— Прим. ред.) “одухотворенном” порыве к трансцендентному смыслу бытия». Говоря проще, халат был предтечей евразийства. Но спешить нашивать на наш рукав халатоведения шеврон с восьмиконечной звездой — символом евразийства — едва ли уместно. Ренессанс отечественного халатоведения только начинается, и мы с вами, похоже, будем свидетелями новых открытий.

Ася Петухова