"Финляндия ничего не платила целое столетие"
Скоро исполняется 90 лет, как Ленин дал Финляндии официальную независимость. Впрочем, фактически Финляндия никогда от России сильно не зависела. Историю российско-финских отношений восстановил корреспондент "Власти" Кирилл Новиков.
"Леса наполнились вооруженными людьми"
Как известно, Петр I рубил окно в Европу через владения Швеции. В ходе Северной войны русские войска выбили шведов с территории современных Эстонии и Латвии, а к 1715 году полностью оккупировали Финляндию, которая с давних пор принадлежала шведской короне под именем Великого княжества Финляндского. Однако, когда в 1721 году в финском городе Ништадте (ныне Уусикаупунки) между Россией и Швецией был заключен "вечный, истинный, нерушимый мир", Петр предпочел взять Прибалтику, а на севере ограничиться присоединением Выборга, который, по его выражению, должен был стать "крепкой подушкой Петербурга". На аннексии Финляндии царь решил не настаивать, и тому были веские причины. Финляндия в ту пору была одной из самых диких и нищих стран Европы. В конце XVII века страну поразило "великое бедствие": несколько неурожайных лет разорили местное крестьянство, и население почти вымерло из-за голода и болезней. Затем началась Северная война, которая велась и на финской территории, так что страна была окончательно разорена. Таким образом, оставляя Финляндию шведам, Петр оставлял им много проблем. Однако уже после смерти Петра выяснилось, что шведов отогнали не слишком далеко.
В первый раз шведы попытались взять реванш в 1741 году, но были биты, и Россия отодвинула свою северную границу вглубь территории Финляндии. В 1788 году шведский король Густав III вновь попытался вернуть утраченные земли и даже сумел изрядно напугать петербургскую публику. По свидетельству современников, от залпов шведского флота в Петербурге дрожали стекла, и Екатерине II пришлось лично явиться в столицу из Царского села, чтобы прекратить начавшуюся панику. Императрица даже объявила, что лично возглавит гвардию, если придется отражать шведский десант. Русские войска вновь вступили в Финляндию, и Швеции пришлось капитулировать, но мысль о том, что Петербург находится в опасной близости от границы с недружественным государством, с которым только в XVIII веке пришлось воевать три раза, уже не покидала русских государственных деятелей.
Шанс решить шведский вопрос выпал при Александре I, причем шанс этот был предоставлен Наполеоном. В 1807 году после серии поражений, нанесенных России Французской империей, в Тильзите состоялось свидание Александра и Наполеона. Бонапарт попросил царя оказать давление на Швецию с тем, чтобы она примкнула к континентальной блокаде Англии. При этом Наполеон намекнул, что оставляет России свободу действий в отношении шведов, и намек был принят к сведению. Военная элита России восприняла идею войны со Швецией на ура. Так, когда государь спросил у ведущего военного инженера страны генерала Петра Сухтелена, где, по его мнению, следует провести "выгодную" границу со Швецией, инженер провел по карте линию, по которой проходит современная граница между Швецией и Финляндией. "Что это ты? Это уж слишком много!" — воскликнул император. "Ваше Величество требует выгодных границ. Другой безопасной и выгодной черты нет и быть не может",— отвечал генерал.
В 1808 году Россия потребовала от Швеции присоединиться к континентальной блокаде и, получив отказ, открыла военные действия. Шведские перебежчики финского происхождения еще до войны уверяли царя, что Финляндия встретит русских, как освободителей, но на деле произошло нечто противоположное. Со шведами в этот раз вообще воевать не пришлось, поскольку шведские части в ту пору воевали с Данией, а в качестве заслона против русских были выставлены полки, набранные из одних финнов. Но этого было мало. В первое время русские войска продвигались, почти не встречая сопротивления, однако вскоре русская армия попала в Финляндии в такую же ловушку, в какую через несколько лет угодил Наполеон в самой России. Дождавшись, когда коммуникационные линии русских растянутся, шведско-финские войска нанесли мощный контрудар. Подвоз продовольствия нарушился, и русским пришлось реквизировать продовольствие у местного населения, на что финны ответили настоящей партизанской войной. В одной из книг 1910 года этот малоизвестный ныне эпизод отечественной истории описывался так: "Население поднялось против русских. Началась партизанская война. Леса наполнились вооруженными людьми, которые неожиданно нападали на наши отряды и наносили им существенный вред. Транспорты, которые направлялись к нашим войскам, отбирались и расхищались врагом. Письма и донесения перехватывались, и наши отряды, разбросанные в различных местах, совершенно не имели никаких сведений друг о друге". Был случай, когда финны изловили 11 русских солдат, закопали их по пояс в землю и обезглавили. Финская "дубина народной войны" била русских, пока не обозначились признаки близкого поражения Швеции. Настала пора аннексий и контрибуций, но Александр I не захотел просто объявить Финляндию очередной имперской губернией.
Император имел перед глазами печальный пример Наполеона, который столкнулся с такой же партизанской войной в Испании и терпел там одну неудачу за другой. Поэтому Александр объявил о созыве сейма, в котором традиционно заседали представители четырех финских сословий — духовенство, дворяне, бюргеры и крестьяне. Император лично прибыл на открытие сейма и по-французски объявил о своем намерении соблюдать "конституцию" (constitution) и "коренные законы" Финляндии. Александр I принял титул великого князя финляндского. В итоге создавалось впечатление, что Финляндия не часть России, а другое государство, объединенное с империей только персоной монарха. Однако на тот момент Александру удалось обезопасить Петербург, остановить партизанскую войну, ослабить Швецию и выслужиться перед Наполеоном, так что ни о каком "финляндском вопросе" в те годы не могло быть и речи.
"Убивайте проклятых русских, за это вам ничего не будет"
С тех пор Финляндия была частью Российской империи, но частью России так никогда и не стала. Как и обещал Александр, все законы, действовавшие со шведских времен, сохранили свою силу. Сеймы больше не созывались, но страной управлял сенат, члены которого могли быть только уроженцами Финляндии. Из Петербурга назначался генерал-губернатор, но его власть была ограничена, ведь все чиновники великого княжества были местными уроженцами, равно как и судьи, лютеранские священники и полицейские. Интересы Финляндии в Петербурге представлял особый статс-секретарь, тоже финн, который лично докладывал царю о местных делах, минуя российских министров. Главным же было то, что местные налоги шли не в общероссийскую казну, а в финскую. Экономические связи с Россией были минимальными, поскольку торговать Финляндии в начале XIX века было еще нечем, к тому же между империей и великим княжеством существовал таможенный барьер. Более того, финляндский гражданин, находясь в России, пользовался всеми правами русского подданного, а русские в Финляндии сохраняли статус иностранцев.
Ситуация не изменилась и при Николае I, который хотя и ненавидел всякие конституции, подтвердил все обещания Александра I. Объяснялось это тем, что статс-секретарь по финляндским делам вовремя подал ему прошение о подтверждении александровского манифеста — сразу после восстания декабристов, когда у императора хватало забот помимо финляндской окраины. При Николае, правда, в Финляндии ввели жесткую цензуру, разрешив печатать на финском языке только "сочинения, которые имеют как по духу своему, так и по изложению исключительную цель назидания религиозного или хозяйственного", но это ограничение мало кого задело, ведь основная часть финского образованного общества в те годы изъяснялась по-шведски.
Когда же на трон вступил Александр II, для Финляндии наступила новая эпоха. Новый государь вскоре обнаружил стремление предоставить великому княжеству столько суверенитета, сколько оно сможет унести. Вновь стал созываться сейм, причем теперь он собирался регулярно. С 1860 года страна стала чеканить собственную монету — марку, при том что раньше на ее территории имели хождение русские рубли. Финляндия получила собственные воинские формирования, набиравшиеся из местных рекрутов с финскими офицерами во главе. В сущности, Александр II использовал Финляндию как полигон для своих либеральных начинаний, о чем говорит, в частности, его речь, произнесенная перед сеймом в 1863 году: "Вам, представители великого княжества, достоинством, спокойствием и умеренностью ваших прений предстоит доказать, что в руках народа мудрого... либеральные учреждения, далеко не быв опасными, делаются гарантией порядка и безопасности". Эффект же от преобразований оказался несколько иным: Финляндия, которая и раньше держалась особняком, окончательно ощутила себя самостоятельным государством.
Отношения между русскими и финнами складывались непросто. Если к многочисленной финской общине Санкт-Петербурга, отношение было довольно спокойное, то в самой Финляндии русских не привечали. Книга 1911 года под характерным названием "К вопросу о положении русских в Финляндии" повествует: "Ленсманы (соответствуют нашим становым (сельская полиция.— "Власть")) крайне жестоко обходились с коробейниками в 70-х годах. Так, в Тавастгусской и Куопиоской губерниях бывали случаи, когда ленсманы, обращаясь с коробейниками, как встарь обращались с преступником, встречали их окриком: "что вы за люди и что делаете здесь?" — и, не выждав ответа, набрасывались на них с тем оружием, которое оказывалось в руках. Коробейники иногда отбивались, иногда обращались в бегство, причем в порыве бешенства ленсман, случалось, кричал: "Убивайте проклятых русских, за это вам ничего не будет"".
Даже без подобных проявлений враждебности русские и финны смотрели друг на друга как на обитателей далеких и диковинных стран. Так, российский автор по фамилии Пуцыкович писал в 1899 году в книге, помеченной как "чтение для народа": "Тавасты (западные финны.— "Власть") представляют собою чистокровных финнов: коренастые, широкоплечие, крепко скроенные, с широкой головой, широким лицом и носом, большим ртом, маленькими глазами... По характеру своему тавасты вялы, неповоротливы, скупы на слова, угрюмы и злопамятны, но вместе с тем терпеливы, настойчивы, неутомимы в работе, выносливы и честны". Те же колониально-антропологические интонации звучали и в финском учебнике географии госпожи Сольберг, вышедшем примерно в то же время: "Русский народ крайне невежествен. Большинство не умеет писать и читать. Высшие классы хорошо образованы... Главная часть русского народа проживает в весьма стесненных условиях. Но она и не имеет больших требований. Чай представляет собою распространенный национальный напиток. Поэтому самовар составляет необходимую принадлежность русского дома".
"Рабочим приходилось нередко видеть лосей"
К культурной и административной обособленности добавлялась экономическая. Торговые связи России и великого княжества никогда не были особенно тесными. Финские крестьяне, конечно, возили в Петербург масло и мясо, а русские коробейники не только бегали от ленсманов, но и продавали финнам кое-какой товар, но в целом товарообмен находился в зачаточном состоянии. Железнодорожное сообщение между Петербургом и Гельсингфорсом (Хельсинки) открылось только в 1870 году, а до того Финляндия не могла в значительном количестве импортировать русский хлеб даже в неурожайные годы. Так с 1867 по 1869 год в стране несколько тысяч человек умерло от голода. Самой же Финляндии было нечем торговать. Промышленность, все еще работавшая на энергии водопадов и игнорировавшая паровые машины, находилась в зачаточном состоянии. Сама страна оставалась малонаселенной и дикой. Вот что писал в 1892 году некто В. К. Симанский, автор туристического справочника "Куда ехать на дачу?" о той самой железной дороге, спасшей Финляндию от голода: "На пространстве верст девяти от Выборга, дорога прорезывает места, обработанные, представляющие разнообразие видов; но далее тянутся места однообразные и пустынные. Железная дорога идет по местности, поросшей по обе стороны дороги дремучим лесом, без всяких следов гражданственности или хозяйства. При построении дороги рабочим приходилось нередко видеть лосей, объедающих листья с деревьев у самой дороги, или медведя, отдыхающего на дорожной насыпи".
Но уже в 1870-е годы положение начало быстро меняться. Финляндия начала активно экспортировать лес, который охотно покупали на Западе. Деньги потекли рекой в карманы землевладельцев, а оттуда стали перетекать в промышленность. Возникло бумажное, спичечное, целлюлозное производство, стали налаживаться транспорт и связь. При этом нежданное богатство Финляндии никоим образом не влияло на положение российского бюджета, потому что налоги продолжали оседать в великом княжестве. Более того, финны фактически конкурировали с россиянами, которые сами традиционно торговали лесом. Но больше всего раздражало Петербург то, что Финляндия не участвовала в российских торговых войнах с Германией. Пока Россия в конце XIX века вводила запретительные таможенные пошлины против германских товаров, финны охотно закупали немецкое зерно. Немцы демпинговали, и в начале ХХ века большая часть хлеба ввозилась в великое княжество не из России, а из Германии.
Возвышение милитаристической Германии означало также, что на Балтике появилась новая сила, потенциально угрожавшая российской столице, и в Петербурге стали задумываться о том, что "крепкая подушка" не так крепка, как кажется. С воцарением Александра III власть взяла курс на русификацию окраин, что в случае с Финляндией означало постепенную интеграцию в империю. Между российскими публицистами, поддерживавшими этот курс, и финскими интеллектуалами началась настоящая война идей. Идеологи самодержавия, такие как глава "Московских ведомостей" Михаил Катков и гофмейстер императорского двора Кесарь Ордин, утверждали, что Финляндия — трофей русского оружия, а потому никаких особых прав и привилегий иметь не может. Финны отвечали, что Финляндия и Россия находятся в состоянии личной унии, то есть объединены только персоной монарха, причем в Финляндии, в отличие от России, действует конституция.
Русификация, однако, проводилась не слишком уверенно. План отменить таможенный барьер был сорван лоббистами: русским промышленникам не хотелось конкурировать с финскими. План объединения почт был проведен в 1889 году, но Финляндия сохранила особые почтовые марки. В рублевую зону страна тоже не попала, поскольку рубль в те годы был привязан к серебру, а у финской марки был золотой стандарт.
"Растерзанным лежит орел под ногами финского льва"
Настоящая русификация началась только при Николае II, который сначала подтвердил все старинные права великого княжества, но вскоре передумал. В 1898 году генерал-губернатором Финляндии стал генерал-адъютант Николай Бобриков, бывший ранее начальником штаба Петербургского военного округа. Генерал исходил из военной целесообразности. Он разработал детальную программу, включавшую ликвидацию финских военных формирований и распространение на страну общеимперской воинской повинности. Планировалось признание русского языка официальным, разрешение русским занимать должности в великом княжестве, унификация законодательства и т. п. В 1899 году с его подачи царь подписал манифест, в котором говорилось, что по вопросам, имеющим общеимперское значение, сейм имеет право лишь давать свои заключения, и то лишь если его спросят. В Финляндии началась настоящая паника. По стране было собрано более 500 тыс. подписей под петицией об отмене манифеста, но делегацию, привезшую петицию, царь не принял. Оскорбленные финны перешли к пассивному сопротивлению.
Все связанные с Россией отныне подвергались бойкоту. Первыми страдали все те же коробейники. Авторы "К вопросу о положении русских в Финляндии" продолжают рассказ: "Крайне характерным для населения Финляндии и ее волостей является отношение с их стороны к татарам и другим торговцам-коробейникам... В период же 1900-1902 годов на них в Финляндии велась положительная травля, от которой они редко могли найти защиту у финляндского правосудия... В ряде местностей существовали постановления общин, утвержденные губернаторами, в которых под предлогом принятия мер против праздношатающихся и бродяг, в сущности, определялись меры преследования коробейников. Иногда прямо запрещалось давать приют и пищу коробейникам". Но особенно тяжело было финнам, уличенным в пособничестве российской власти. "Бывший твердым сторонником мероприятий правительства в отношении управления краем, местный сенатор С. подвергался упорному бойкоту финляндских политиканов в начале 1900-х годов. Домовладельцы отказывали ему в квартире, ввиду чего по особому Высочайшему повелению ему было предоставлено помещение в Гельсингфорсском дворце, а затем он нанял себе квартиру в доме, принадлежащем финской казне. В гостиницах его просили очистить занимаемые им номера, отказывая и в подаче обедов". Наконец 3 июня 1904 года в здании финского сената местный чиновник Эйген Шауман застрелил Бобрикова и тут же застрелился сам.
В другое время Финляндии пришлось бы туго, но Россия уже воевала с Японией, и власти было временно не до нее. Вскоре в России началась революция, отозвавшаяся в Финляндии забастовками и массовыми митингами. Готовилось и нечто более серьезное. В Финляндии в ту пору действовало спортивное общество Voima ("Сила"), членов которого учили ходить на лыжах и метко стрелять. В действительности общество готовило боевиков для участия в вооруженном восстании. Среди членов Voima, в частности, ходили прокламации: "Скоро власть Николая будет свергнута с помощью Господа Бога. Растерзанным лежит орел под ногами финского льва. Выступайте, люди молодые, силою бури могучей... Финские герои, выгоните русских за их матушку Москву" и т. п. Заговор был раскрыт, когда в 1905 году в финских шхерах сел на мель пароход, груженный оружием, направленным руководству Voima японским правительством.
В таких условиях правительству оставалось только пойти на уступки. В 1906 году Финляндии разрешили принять новый избирательный закон, который дал финнам всеобщее, равное и тайное голосование, причем право голоса получили женщины, чего не было тогда ни в одной стране Европы. Когда же революция была подавлена, власть уже не сомневалась, что Финляндия в случае внешней угрозы может из "крепкой подушки" превратиться в дорогу для неприятеля, задумавшего внезапным ударом захватить Петербург.
"Поезжайте в Финляндию, там вы отдохнете"
Российские военные продолжали считать, что Финляндия является слабым звеном имперской обороны. Так в 1909 году военный публицист генерал Михаил Бородкин, считавшийся знатоком финляндского вопроса, писал: "С 1867 по 1881 г. Финляндия выставляла в среднем ежегодно около 855 чел., а по норме России Финляндии надлежало выставить в строй до 19 800 чел.! В то время когда русский крестьянин платил на военные потребности 2 р. 83 коп., финский крестьянин уплачивал едва 1 р. 35 коп. На общегосударственные надобности Финляндия ничего не платила целое столетие. Это, таким образом, единственная страна в мире, которая ничего не платила на государственные нужды. Не привлечена она теперь и к уплате долга по японской войне, тогда как на ее долю падает более 49 мил. рублей. И при наличии указанных условий Финляндия не стыдится кричать на всю Европу, что Россия ее "грабит"!"
Сами финны тоже все чаще давали повод усомниться в своей лояльности. Так в 1912 году на Олимпиаде в Стокгольме финны договорились со шведским оргкомитетом, что их спортсмены пойдут отдельной колонной. Финские спортсмены пошли в конце российской колонны, но перед трибунами отстали, образовав солидную дистанцию. Проходя мимо трибун шведского короля, они подняли старинный флаг Финляндии, а шведский оркестр по тайной договоренности с ними заиграл финский марш. Но хуже всего было то, что Финляндия, на территории которой российская полиция не могла действовать, стала настоящим раем для всевозможных подпольщиков и революционеров, которые действовали здесь почти открыто. Любили Финляндию и социал-демократы. Так известно, что Ленин и Сталин познакомились именно там во время большевистской сходки в Тампере.
Как только правительство вновь почувствовало себя в силе, оно нанесло удар по Финляндии. В 1912 году были приняты законы, уравнивавшие права русских и финнов, что дало возможность назначать в Финляндию русских чиновников. Вскоре почти все ключевые посты великого княжества занимали русские, и до превращения страны в очередную губернию, казалось, было рукой подать. Но начавшаяся мировая война спутала все планы. С началом войны обособленность Финляндии только возросла, потому что эта страна, не посылала рекрутов на фронт и военных тягот почти не ощущала. В 1916 году "Вечернее время" писало: "Если хотите отдохнуть от кошмарных впечатлений войны, поезжайте в Финляндию, там вы отдохнете; там война выпустит вас из своих цепких объятий... Где-то льется кровь. Но все это так далеко он финляндской мирной трудовой жизни, и не известия с войны волнуют Финна". Волновали же финна в то время вопросы внутренней политики: безземельные крестьяне и рабочие поддерживали местных социал-демократов, буржуазные партии искали компромисс и т. п. При этом сколько-нибудь сильного движения за отделение от России со времен Voima не было, ведь Финляндия, по существу, и так была почти независимой.
Все изменила революция в России. Со свержением Николая II Финляндия осталась без монарха, а подчиняться Временному правительству она не считала нужным, поскольку по старым шведским законам, в случае если династия пресекается, нового монарха выбирает сейм. Когда же выяснилось, что Временное правительство не может контролировать даже Петроград, финские парламентарии осмелели и начали готовить закон о передаче финнам всей полноты власти. Однако пока закон проходил все стадии доработки, в России случилась Октябрьская революция. Только теперь перед депутатами встал вопрос о независимости страны, хотя сильная фракция социал-демократов не хотела отделяться от России, где как раз начиналась мировая революция. В итоге 4 декабря парламент все-таки проголосовал за независимость с перевесом всего в 12 голосов (100 — за и 88 — против). Теперь нужно было, чтобы страну признали за рубежом, но Антанта не спешила признавать расчленение своего союзника, а немцы не хотели нанести ущерб своим союзникам — большевикам — и потому объявили, что признают независимость Финляндии лишь после Ленина. Только узнав о позиции Берлина, Финляндия наконец решила договориться о независимости с большевиками. Ленин поставил перед финской делегацией только одно условие — чтобы в договоре слова "правительство России" были переправлены на "Совет народных комиссаров", после чего с легким сердцем подписал документ. В конце концов, большевикам в декабре 1917 года было нужно признание со стороны хоть какой-нибудь зарубежной страны, а в том, что Финляндия представляет собой зарубежье, никто в России уже давно не сомневался. А вот столицу, лишившуюся наконец своей "подушки", пришлось перенести в Москву.
ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС ВЛАСТЬ ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ АРХИВ