Солист прозвучал без ансамбля

В концертном исполнении опер Сергея Рахманинова

Концерт

В Зале Чайковского был представлен проект Михаила Плетнева: концертное исполнение двух одноактных опер Сергея Рахманинова — "Алеко" и "Франчески да Римини". Партии ревнивцев в обоих случаях исполнил баритон Сергей Лейферкус, который вызвал большое сочувствие ЕКАТЕРИНЫ Ъ-БИРЮКОВОЙ еще и потому, что у него были слышны все слова.

Этот проект Михаила Плетнева, в последнее время все больше увлекающегося оперой, одновременно являлся и бенефисом Сергея Лейферкуса, который был в нем самым опытным и знаменитым. Его конек — музыка Сергея Рахманинова, причем не только популярные романсы, но и гораздо реже исполняемые оперы. Их названия вроде у всех на слуху благодаря нескольким хитам, постоянно звучащим в концертах. Но сами оперы почти раритет. И маэстро Плетнев, взявшийся исправить ситуацию, обнаружил всю сложность и даже неблагодарность этого дела.

В одном концерте звучали две из четырех рахманиновских опер — совсем ранний "Алеко", написанный в качестве дипломной работы за 17 дней, и более зрелая "Франческа да Римини" (еще у Рахманинова есть "Скупой рыцарь" и незаконченная "Монна Ванна"). Это два очень разных произведения, каждое со своими подводными камнями.

Опера "Алеко", написанная по поэме Пушкина "Цыганы",— набор почти не связанных между собой номеров, где молодой композитор, не задумываясь о будущих проблемах интерпретаторов, демонстрирует владение всеми возможными музыкальными стилями, включая совсем, казалось бы, неуместные для цыганского табора фугу и православное хоровое пение. В опере есть несколько ударных сольных номеров, и связать их вместе в одно целое даже искусному господину Плетневу оказалось очень трудно. Все опять сводилось к тому, что сначала мы ждем, когда Земфира издевательски пропоет "Старый муж, грозный муж", а потом наступит время самого главного, заволнуется аккомпанемент у струнных, и страдающий Алеко исполнит свою прекрасную каватину.

Надо сказать, и то и другое было выполнено отлично. Партия Алеко в фирменном исполнении Сергея Лейферкуса отличалась благородством и качественной выделкой старой школы, в которую, в частности, входила и великолепная дикция. Окружавшей певца тщательно отобранной, многообещающей и зачастую более звонкой молодежи, увы, было до этого далеко. У большинства из них невозможно было понять, что, собственно говоря, происходит — а это весьма печально для жанра концертного исполнения оперы, где нет ни режиссуры, ни других поясняющих составляющих.

Все эти претензии, впрочем, не относятся к сопрано из Новосибирского театра Веронике Джиоевой, известной в качестве любимицы маэстро Теодора Курентзиса. Ее выступление в партии Земфиры, где были тонкость, музыкальность и страсть, стало украшением проекта. Вопреки ожиданиям, гораздо менее удачен оказался тенор Олег Долгов из Театра Станиславского и Немировича-Данченко, исполнявший партию Молодого цыгана с большим напряжением. Статусный бас Большого театра Михаил Казаков в качестве Земфириного отца был, как всегда, звучен, но довольно равнодушен.

"Франческа да Римини", следовавшая после антракта, была написана по мотивам Пятой песни "Ада" из "Божественной комедии" Данте Алигьери уже вполне сформировавшимся композитором, для которого важны стали драматургия и симфоническое развитие. Они увлекли и господина Плетнева, который отдался во власть клокочущих и завывающих в своем Российском национальном оркестре и консерваторском хоре Бориса Тевлина адовых бурь и гораздо менее интересовался солистами.

Общее музыкальное впечатление от происходящего осталось весьма острое. Но жалко, что главный вокальный номер — дуэт Паоло и Франчески как-то потонул в общей эйфории, которую позволил себе обычно сдержанный господин Плетнев. Партии молодых героев-любовников, которые в финале этой оперы (так же как и предыдущей) умирают от руки ревнивца, исполняли крепкий тенор с хорошей международной карьерой Константин Андреев и сопрано Наталья Боброва из Школы Галины Вишневской, в последний момент мужественно заменившая выбывшую из проекта мариинскую звезду Ольгу Трифонову. А образцовым ревнивцем — на сей раз по имени Ланчотто Малатеста — был все тот же господин Лейферкус, который снова порадовал сарказмом, артистизмом и отличной дикцией.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...