Выставка
В Мироваренной палате кремлевского Патриаршего дворца открылась выставка "Собор русских патриархов". Она приурочена к 90-летию восстановления патриаршего сана в 1917 году, но на самом деле посвящена всей непростой истории русского патриаршества. Экспонаты предоставлены прежде всего собранием Музеев Кремля, а также Церковно-археологическим кабинетом Московской духовной академии и ризницей нынешнего, пятнадцатого патриарха. Рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Пожалуй, это менее всего выставка по истории русской церкви. Если делать такую, да еще и структурируя ее по персонам патриархов, выставка, во-первых, грозила бы разрастись до масштабов, в условиях кремлевских музеев совершенно немыслимых. Во-вторых, я затрудняюсь сказать, какой резонанс вызвало бы в этом случае обращение к болевым точкам отечественной церковной истории нескольких последних столетий, которые так или иначе связаны с личностями патриархов или самим патриаршеством как институтом.
В результате не то чтобы все до единого спорные моменты удалось обойти. В перечне героев выставки предсказуемо отсутствует второй русский патриарх, Игнатий, возведенный на трон по указанию Лжедмитрия I и свергнутый без суда и следствия после убийства Самозванца. Понятно, не самая красивая фигура, но с формальной точки зрения он патриарх не многим менее каноничный, чем Филарет (отец первого царя из династии Романовых), подвизавшийся одно время при "дворе" Лжедмитрия II, "Тушинского вора", или многие из остальных предстоятелей, "избиравшиеся" по прямым и недвусмысленным указаниям светской власти.
Впрочем, вопросами канонического права, ролью в церковной и государственной истории, личными качествами первосвятителей выставка вообще озабочена в последнюю очередь. Каждому из них выделена одна витрина, где представлено что-то из собственных облачений (чаще всего саккосы) того или иного владыки плюс какие-то, выражаясь секулярно, аксессуары: панагии (нагрудная иконка, знак епископского отличия), посохи и так далее. Иногда — собственноручно подписанные патриархами "ставленные грамоты" (то есть "патенты" на церковные должности). Некоторое исключение — патриарх Гермоген, которого представляют на выставке облачения с его мощей, сделанные на манер XVII века к его канонизации в 1912 году. Ну, или вот рядом с витриной, посвященной Сергию (ставшему патриархом после незабываемой встречи иерархов с Великим кормчим, но фактически возглавлявшему церковь еще с 1920-х), стоит его личная пишущая машинка. И при избытке публицистической сентиментальности можно даже воскликнуть на ее счет, что это, наверное, и есть та самая машинка, на которой была отпечатана злополучная "Декларация" 1927 года.
В остальном экспозиция, строго говоря, освещает скорее художественные, чем церковно-исторические моменты,— прежде всего, получается, вопросы художественного шитья. Это не то чтобы неинтересно (при желании можно полюбопытствовать на предмет происхождения драгоценных тканей, которые шли в XVII веке на парадные облачения: где-то Италия, где-то Турция, где-то Персия), но в совокупности делает сам предмет выставки именно что музейным.
Все, ровно все бесстрастно уравнены в правах. Дворяне, как "мудроборец" Иоаким (предпоследний допетровский патриарх) или Алексий I, и удачливые простолюдины. Крутые нравом властители, как тот же Филарет (фактический соправитель при своем сыне) или амбициознейший реформатор Никон, и бесцветные фигуры вроде Иоасафа I, Иоасафа II и Питирима. Критики государственного всевластия в церковных вопросах (таких мало, но все-таки) и тихие благочестивые царедворцы ("потаковники", говоря на древнерусский лад). Участники идиллической допетровской "симфонии" и куда более причудливой "симфонии" советского времени. Это примирительно-отстраненное отношение к истории патриаршества как института, с одной стороны, выглядит плодом совершенно светской музейной идеологии, но с другой — для того, чтобы так жестко выдержать эту линию, нужен какой-то совершенно не светский такт.