выставка инсталляция
В Государственном центре современного искусства открылась выставка итальянского художника Микеланджело Пистолетто — 74-летнего живого классика, одного из самых известных представителей "арте повера", итальянской версии нового реализма. В Москву Микеланджело Пистолетто привез новый проект "Третий рай". В раю побывала ИРИНА Ъ-КУЛИК.
По словам самого автора, "Третий рай" не просто инсталляция, а первый этап некоего масштабного, развернутого во времени и междисциплинарного проекта, даже сам Микеланджело Пистолетто пока не знает, во что он выльется. Во всяком случае, в основе показанной в Москве выставки лежит созданный самим художником новый символ этого самого грядущего "Третьего рая", слишком емкий и многозначный, чтобы быть одноразовым. Он представляет собой усовершенствованный математический знак бесконечности, уже не с двумя, а с тремя петлями-кольцами. Самая большая окружность оказалась в центре и по мысли автора должна ассоциироваться с материнским чревом и пупком, через который проходит незримая пуповина, связывающая все человеческие поколения. К тому же тройную бесконечность и "третий рай" так и хочется истолковать как символ отказа от дуализма западного сознания, неразрешимости выбора "или-или". "Третий рай", по Пистолетто, разрешит вечный антагонизм природы и культуры.
Придуманный художником символ, по сути, и оказывается главным мотивом показанной в ГЦСИ инсталляции. Тройные загогулины, то в виде нанесенного черной краской графического орнамента, то в виде массивных медно-золотых иероглифов, появляются на картинах-зеркалах, которые Пистолетто создает еще с начала 1960-х. А в центре зала художник воздвиг нечто вроде бассейна в форме все той же тройной бесконечности. Контуры этого сооружения должны были быть выложены из груд тряпья, опять-таки постоянного элемента инсталляций Микеланджело Пистолетто. Но в Москве художник поменял задуманный облик произведения, оставив просто ничем не закрытые кирпичи, у Пистолетто они ассоциируются с самой Москвой, в которой он увидел город-стройку. Центральная окружность перекрыта стеклом. Воспарение к высотам третьего рая буквальным образом демонстрируют помещенные внутрь кипящие чайники, покрывающие стекло облачками пара.
У инсталляции есть и звуковой ряд, над которым работала Джанна Наннини, в Италии считающаяся главной национальной рок-звездой. В зале постоянно звучит выкрикиваемое и выпеваемое на все лады слово "мама". А фотографии самой певицы в полный рост и с обнаженным пупком, в данном случае являющимся еще одной вариацией пресловутого символа "Третьего рая", появляются на одном из зеркальных панно.
"Третий рай" отчетливо напоминает проект этакой новой утопической религии, рационально сконструированной и универсальной, как эсперанто. А знак "Третьего рая" — символ столь же лаконичный и опознаваемый, как христианский крест, исламский полумесяц, иудейская звезда Давида или буддистская свастика. И столь же эффектно загадочный, как, скажем, придуманный Мэтью Барни логотип "Кремастера", заставляющий видеть в его знаменитом цикле фильмов и инсталляций мифологию некоего эзотерического культа. Современные художники уже разрабатывали символику, мифологию, идеологию и дизайн вымышленных корпораций, народов, сект и даже государств, как, например, словенское движение NSK. Так что идея создания новой фиктивной религии, казалось бы, носится в воздухе. Да и в самой инсталляции, в этих откровенно сиротливых голых кирпичах, зеркалах, сверкающих золотом иероглифах и фотографиях итальянской поп-звезды с решительным выражением лица и плакатно-героической позой новоиспеченной жрицы есть сочетание аскетизма и мишуры, бодрой атмосферы завершающегося ремонта и загадочности таинства, есть что-то от едва построенной церкви новехонького культа. Впрочем, сам Микеланджело Пистолетто решительно возражает против того, чтобы его "Третий рай" уподобляли религии: от своих единомышленников он требует полной ответственности, которой, как он говорит, любая религия лишает своих адептов. А его проект рая вовсе не симуляция, а, как и можно ожидать от настоящего шестидесятника, совершенно искренний символ веры, которую художник полагает не утопической, а требующей применения на практике. Он не напускает мистического тумана, но, напротив, показывает пар, вырывающийся из носика обыденного и необходимого в быту чайника.