«Бог хочет!»

В начале зимы 1095 года по дорогам Европы на восток потянулись первые участники невиданной затеи — крестового похода, призванного вырвать находившиеся в Иерусалиме главные христианские святыни из рук мусульман. Так называемый поход князей, в котором участвовал цвет европейского рыцарства, начался лишь на Успение 1096-го,— однако рыцарям предшествовали толпы простых людей, порой даже невооруженных, но внявших проповеди во французском Клермоне папы Урбана II, которую он произнес 27 ноября 1095 года. Иван Тяжлов — о том, с чего начался, как продолжился, чем запомнился и почему недавно вспомнился Первый крестовый поход.

«Что сделал бы папа Урбан?»

В пятницу 15 марта 2019 года 28-летний белый австралиец Брентон Таррант, вооруженный полуавтоматической винтовкой, вошел в мечеть в новозеландском городе Крайстчерч и открыл огонь по верующим. Расстреляв прихожан, Таррант отправился на машине в расположенный в пяти километрах исламский культурный центр и снова устроил расправу. В общей сложности был убит 51 и ранены 40 человек.

Нападавшего арестовали через 18 минут после его появления в мечети; он предстал перед судом и в августе 2020 года был приговорен к пожизненному заключению. Полиция установила, что Таррант тщательно готовился к нападению. За несколько минут, до того как начать стрелять, он опубликовал в сети и разослал по почте 74-страничный «манифест», адресованный в том числе премьер-министру Новой Зеландии Джасинде Ардерн. Помимо расистских лозунгов и призывов к радикальному пересмотру иммиграционной политики, ведущей, по мнению автора, к замещению и исчезновению белого населения стран Запада, этот текст содержал очерк 1300-летней истории конфликтов между христианами и мусульманами. Свое нападение Таррант намеревался вписать именно в этот контекст. Один из фрагментов был посвящен клермонской проповеди папы римского Урбана II, с которой начался Первый крестовый поход: «Спроси себя, что сделал бы папа Урбан?».

«Как второе солнце»

Урбан II, в юности известный как Одо де Лажери, родился в аристократической семье во французском Шатийон-сюр-Марн — там сейчас стоит громадный памятник понтифику. Родители избрали для него церковную стезю, и на ней Одо добился успеха, которому позавидовали бы многие: он учился в бенедиктинском аббатстве Клюни в Бургундии, о котором сам позже говорил, что оно «сверкает в небе, как второе солнце».

Учителем его был аббат Гуго, впоследствии причисленный к лику святых. Великая схизма 1054 года, оформившая раскол латинской (католической) и греческой (православной) церквей, а формально выраженная во взаимной анафеме Константинопольского патриархата и папского престола в Риме, отмененной лишь 900 лет спустя, произошла, когда будущему Урбану II не было и десяти лет.

Клюни, где он учился, было средоточием латинской христианской мысли: именно там еще в начале Х века принялись реформировать западную церковь, требуя от высшего духовенства прекратить торговлю церковными должностями и вернуться к строгому соблюдению нравственных норм, а от светских властей — блюсти права монастырей и признать власть папы. Клюнийцем был и предшественник Урбана на святом престоле — Григорий VII, который в 1078 году назначил Одо кардинал-епископом римского пригорода Остии: в эпоху яростного противостояния с германскими императорами понтифики не всегда могли располагать самим Римом как местом пребывания.

«Возносим хвалу Господу»

Время вообще было бурным, дело шло к новому витку противостояния христианской части Европы с мусульманским миром. За три года до начала понтификата Урбана II король Кастилии и Леона Альфонсо VI, прозванный Храбрым, взял город-крепость Толедо, принципиально важную для арабского господства в Испании, и сокрушил эмират, столицей которого она была.

Захват Толедо стал важным шагом на пути Реконкисты — постепенного отвоевания захваченного арабами еще в VIII веке Пиренейского полуострова.

Одним из первых шагов, предпринятых Урбаном II в качестве понтифика, которым он стал в 1088-м, стало наделение Толедо привилегией церковного суда, правомочия которого распространялись на все земли к югу от Пиренеев. «Усилиями достославного короля Альфонсо и тяжкими трудами христианского народа город Толедо после изгнания мусульман вернулся к соблюдению христианских обрядов,— напишет папа Урбан (к слову, Альфонсо великодушно сохранил за толедскими мусульманами право пользоваться мечетями.— “Ъ”).— Как и подобает, мы возносим хвалу Господу за то, что он даровал христианам наших дней такую блистательную победу».

В 1091-м, на третий год понтификата Урбана II, нормандец Рожер Гвискар, такой же потомок викингов, как и его дальний родственник Вильгельм, в 1066 году завоевавший Англию, завершил покорение Сицилии. Остров Рожер отвоевал у мусульман — но при всем своем поразительном для XI века миролюбии в отношении представителей всех конфессий на острове, возвращать Сицилию прежним владельцам, то есть Византии, не стал, предпочтя по благословению папы строить собственное королевство.

«Смиренно умоляли господина папу и всех верующих во Христа»

На восточном фланге Европы дела шли не настолько удачно для христиан. Византийская империя (по сути, уцелевшие в бурном V веке восточные диоцезы огромной Римской державы, управляемые из роскошного Константинополя) еще сохраняла за собой значительные территории на Балканах и в Малой Азии. Но уже подвергалась военному натиску турок-сельджуков, обосновавшихся в Восточной Анатолии и в 1071 году, за 16 лет до интронизации Урбана, разгромивших армию империи в сражении при Манцикерте. Несмотря на схизму, папа Григорий VII рассылал по королевским и княжеским дворам Западной Европы письма с требованиями оказать восточным христианам военную помощь. Однако, строго говоря, у него не было основания настаивать, и адресаты проигнорировали его воззвание.

К концу 1094 года ситуация для Константинополя значительно ухудшилась: турки в нескольких местах уже вышли на берег Эгейского моря, откуда им — пока в переносном смысле — уже могла быть видна византийская столица. Поскольку одновременно проблемы возникали и на дунайской границе, император Алексей I Комнин принял небесспорное, но, вероятно, неизбежное решение обратиться за военной помощью к христианам Запада.

Алексей понимал возможные издержки: его дочь Анна оставит потомкам прекрасно написанную хронику отцовского правления, в которой немало пассажей посвящено низости, варварству и вероломству «кельтов» и «франков».

Современный британский историк Средневековья Ден Джонс пишет, что, позвав на помощь западное воинство, Алексей «открыл заднюю дверь империи своре дьяволов во плоти».

В 1204 году участники Четвертого крестового похода, ведомые неистовым и алчным дожем Венеции Энрике Дандоло, возьмут Константинополь штурмом, сожгут его дотла, разграбят, утопят в крови и на несколько десятилетий установят там свою власть, фактически уничтожив Византию. Но в 1094 году Алексию I казалось, что империи хватит ресурсов, чтобы удержать союзников в узде. Более того, зимой 1094/95 года, когда послы византийского императора переходили Альпы, чтобы встретиться с папой Урбаном II и просить его поддержки, не было вообще никакой уверенности, что на эту просьбу кто-то откликнется.

Послы застали папу в Северной Италии, в Пьяченце, где в первую неделю марта 1095 года он проводил церковный собор — съезд, на который прибыли около 4000 представителей духовенства и еще 30 тыс. светских делегатов. В какой именно день и каким образом послы обратились к участникам собора, точно не известно, но хронист записал, что они «смиренно умоляли господина папу и всех верующих во Христа, чтобы они оказали хоть какую-то помощь против язычников во имя защиты Святой Церкви, которую язычники почти уже уничтожили в тех землях и овладели этими землями до самых стен города Константинополя. Итак, господин папа побудил многих к этой помощи, чтобы они под присягой обещали, что отправятся туда с согласия Божьего и по мере своих сил окажут этому императору вернейшую помощь против язычников». «Идите на Восток, сказал Урбан тысячам мирян и клириков, съехавшихся в Пьяченцу,— это пишет уже Ден Джонс.— В это трудно поверить, но они его послушались».

«Несправедливость противной стороны вынуждает»

То, что началось в Пьяченце, стало главным событием понтификата Урбана II — и одной из поворотных точек мировой истории. Послы Алексея I оказались в нужное время в нужном месте.

Во-первых, папа был очевидно воодушевлен военными успехами христианских воинств в Испании и на Сицилии.

Во-вторых, он не мог не размышлять о вариантах преодоления раскола двух ветвей христианства.

В-третьих, он хотел навязать волю церкви светским князьям и королям Европы, и громадный военный проект, в рамках которого все эти спесивые закованные в кольчуги любители помахать мечом отправились бы за тридевять земель по приказу и под знаменем церкви, был как нельзя кстати.

Наконец, в-четвертых, современники, знавшие Урбана II, утверждают, что он почти сразу же после Пьяченцы обозначил цель кампании — Иерусалим, смысловой и символический центр христианского мира, некогда принадлежавший Византии, а в конце XI века находившийся в руках мусульман (на него тогда претендовали египетская шиитская династия Фатимидов и могущественные султаны Сирии).

Из Пьяченцы Урбан переместился не на юг, в Рим, а на север, во Францию, где начал пропагандистское турне в лучших традициях современных избирательных кампаний. В течение нескольких месяцев он встретился с графом Раймундом Тулузским, герцогом Одо Бургундским и епископом Адемаром из Ле-Пюи, будущим капелланом Первого крестового похода. В октябре папа нанес визит в родное аббатство Клюни, где освятил главный алтарь нового храма. Именно там он объявил о созыве нового собора — на этот раз в Клермоне (ныне — город Клермон-Ферран).

Урбан II и его собеседники, планировавшие тем летом беспрецедентную военную кампанию, исходили из догматического понимания справедливой войны, сформулированного блаженным Аврелием Августином: такая война ведется за правое дело; ее цель — защитить то, что принадлежит по праву тому, кто берется за оружие; она одобрена законной властью; а люди, идущие на нее, ведомы благими намерениями. «Мудрый будет вести войны справедливые… Несправедливость противной стороны вынуждает мудрого вести справедливые войны»,— рассуждал Августин в V столетии.

«Deus vult!»

Клермонский собор открылся 18 ноября 1095 года. Зима уже вступала в свои права, участники съезжались в город по подмерзшим дорогам, из печных труб поднимались сизые дымы. Ключевое событие съезда состоялось 27 ноября: папа Урбан выступил с проповедью перед огромной толпой клира и мирян, собравшихся под открытым и грозным ноябрьским небом. То, что последовало дальше, не могло быть сюрпризом после Пьяченцы и поездок папы по французским провинциям — и тем не менее произвело эффект факела, брошенного в копну сухой соломы. Оригинальный текст клермонской проповеди не сохранился, но хронист Фульхерий Шартрский записал ее, пока она была еще свежа в его памяти.

Урбан II начал с абсолютной рутины — филиппик против норовистых светских князей, догматического разбора ересей и традиционных выпадов против торговли должностями. Над толпой перед помостом, с которого говорил папа, поднимался пар от дыхания: с дистанции в 930 лет заметно, что слушатели в целом знали, зачем они пришли, и ждали момента с восторгом и замиранием сердца.

Наконец папа произнес: «Существует еще одно дело, которое по замыслу Господа важнее ваших прочих дел».

«Вы должны поспешить прийти на помощь, обещанную вами вашим нуждающимся собратьям, живущим на Востоке,— говорил понтифик.— Турки, народ персидский… разоряют их вплоть до самого Средиземного моря… и вот уже в седьмой раз разбили они несчастных христиан, убив и пленив многих, разрушив церкви и разорив землю Господа. С просьбой об этом деле обращаюсь к вам не я, а сам Господь, поэтому призываю вас, провозвестники Христовы, чтобы собрались вы все — конные и пешие, богатые и бедные,— и поспешили оказать помощь уверовавшим во Христа, чтобы отвратить таким образом то поганое племя от разорения ваших земель. Все, кто, отправившись туда, в пути или при переправе, либо в сражении с язычниками, окончит свою смертную жизнь, тотчас получат отпущение грехов. И оттого это обещаю всем, собравшимся туда отправиться, что правом таким наделен от Господа».

Хронист Роберт Реймсский, писавший позже Фульхерия, повышает пафос: «Бог перед всеми народами вас одних одарил славою оружия. Пуститесь же в этот путь, во отпущение грехов своих, с уверенностью наследовать незапятнанную славу Царствия Небесного!»

Толпа была вне себя. Собравшиеся кричали: «Deus vult!» — «Так хочет Бог!» Папа призвал всех, кто намерен отправиться воевать на Восток, немедленно принять и нашить на одежду крест из белой или красной ткани — и сначала, преклонив колено перед понтификом, крест принял епископ Ле-Пюи, а за ним граф Раймунд из Тулузы — первые номинальные крестоносцы. После этого к помосту хлынула толпа — принять крест, получить благословение, просить отпущения грехов. В какой-то момент (надо полагать, довольно скоро) заготовленные кресты кончились — и папа отдал для изготовления новых свое белое одеяние.

«Предаваясь христианскому рвению»

«Множество людей различных занятий, узнав о прощении грехов, движимые чистыми помыслами, дали обет, что отправятся туда, куда было указано,— писал Фульхерий Шартрский.— О, как приятно и радостно было нам всем видеть эти кресты, сделанные из шелка или вышитые золотом, которые пилигримы, будь они воинами, клириками или мирянами, носили на плечах своих плащей».

Очевидно, что позволить себе шелковый крест или крест, вышитый золотом, могли далеко не все — и как раз тех, кто не мог, Урбан II просил повременить до общего сбора в августе 1096 года, на Успение Богородицы. Понтифик предостерегал всех, кто рисковал не справиться с тяготами похода по причине бедности или физической немощи, и даже прямо требовал от них остаться дома — но в конце XI века не существовало медицинских комиссий, поэтому сразу же после клермонской проповеди на дороги Франции и Германии хлынули толпы разнообразного люда, воодушевленного идеей священной войны.

Европа была разорена неурожаями, продолжавшимися несколько лет до 1094 года, и многим отправившимся на войну просто нечего было делать дома.

Поход, начавшийся стихийно ранней весной 1096 года, до выступления хорошо подготовленного рыцарского войска, называют Крестовым походом бедноты — хотя и к нему присоединилось немало рыцарей и баронов.

Это воинство было собрано неустанными заботами проповедника, уроженца Амьена, известного как Петр Пустынник. Петр ходил босиком и носил грубое одеяние до пят, уверял, что бывал и в Константинополе, и в Иерусалиме, и показывал некий свиток с благословением свыше, который якобы упал к нему в руки прямо с неба.

Тех, кем он руководил, Ден Джонс называет «беспорядочной шальной оравой»: в армию Петра Пустынника стекались городские нищие, бароны-разбойники, разорившиеся крестьяне, беглые монахи, женщины и дети. Прежде чем к началу лета добраться до византийской границы на Дунае, эта «орава» обрушилась на еврейские общины Кельна, Вормса и Майнца. «Когда их вели по городам Рейна, Майна и Дуная, они, предаваясь христианскому рвению, стремились или совершенно уничтожить проклятый народ иудеев, где бы они его ни находили, или загнать в лоно церкви»,— бесстрастно пишет хронист.

Церковь в целом осуждала погромы, первопричиной которых была разница христианского и иудейского религиозных догматов, а также отношение к ростовщичеству. Архиепископ Майнца Ротгард пытался укрыть в своей резиденции 700 евреев, включая женщин и детей, но крестоносцы сломали ворота и устроили жестокую всеобщую резню. Хронисты безжалостно фиксировали случаи массового убийства — и самоубийства евреев, сплошь и рядом оказывавшихся лишенными возможности бежать от разъяренной толпы.

Следующей остановкой на пути крестоносцев была Венгрия, королевство, лишь несколькими десятилетиями ранее принявшее христианство в качестве государственной религии. Первые группы стихийных крестоносцев миновали Венгрию благополучно, но два германских отряда, шедших через королевство в июле 1096 года, нарвались на неприятности из-за террора в отношении местных жителей. Королю Коломану пришлось даже несколько недель сражаться с отрядом некоего графа Эмико из Флонхейма. Дело кончилось поражением немцев — и тем, что последующим крестоносным армиям пришлось Венгрию обходить.

Поход князей

Увидев «ораву» из нескольких десятков тысяч последователей Петра Пустынника, Алексей I, вероятно, разочаровался в своей идее искать союзников на Западе. Во всяком случае, он поспешил переправить участников похода на азиатский берег Босфора и сделать так, чтобы они поскорее снялись с лагеря — обращение пришельцев с местными жителями было вызывающе жестоким и грозило вызвать восстание.

В конце концов, почти всю армию Петра Пустынника перебили турки, сам он едва унес ноги и вернулся в Константинополь, как раз когда туда добрались князья — предводители Первого крестового похода.

Среди них были уже известные читателю Раймунд Тулузский и епископ Адемар, а также Готфрид Бульонский, Танкред де Готвиль, Боэмунд Тарентский, Роберт Фландрский и еще несколько именитых и славных рыцарей. В соответствии с планом они оказались в Константинополе весной 1097 года.

Организованное рыцарское воинство выглядело куда достойнее, чем толпа Петра Пустынника, но у византийского двора и оно вызывало скепсис и недоверие, которые, впрочем, оказались взаимными.

Император Алексей и их постарался поскорее переправить в Анатолию — где крестоносцы наконец занялись тем, ради чего проделали путь в 2000 километров: маршем через горы и пустыни, битвами против турок и сирийцев, осадами и штурмом городов.

В 1098-м крестоносцы отбили Антиохию, а летом следующего, 1099 года, штурмовали Иерусалим, устроили там грабеж и резню без разбора вероисповедания и обрели Истинный крест Господень. Едва избавившись от человеческих и лошадиных трупов на улицах, они создали в Святой земле латинское королевство Утремер, которое просуществует в первоначальном виде до взятия Иерусалима Саладином в 1178 году, а затем еще несколько десятилетий будет бороться за существование, прежде чем окончательно пасть и превратиться в одну из тех страниц истории Ближнего Востока, которые, как читатель может убедиться ежедневно, так до сих пор и не перевернуты.

Неизвестно, что сказал бы папа Урбан II, если бы узнал, что созванное им воинство действительно овладело Иерусалимом: он умер 29 июля 1099 года, через 15 дней, после того как боевые знамена с изображением креста были подняты над стенами этого города.