«Что всегда было сильно и в Советском Союзе, и в России — это математические мозги»

Сегодня все российские банки, особенно крупнейшие, активно заменяют импортное программное обеспечение и «железо» на российское. О том, где удалось добиться полного успеха, а какие сегменты еще отстают, “Ъ” рассказал заместитель руководителя технологического блока—старший вице-президент ВТБ Сергей Безбогов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— На сколько процентов ВТБ удалось импортозаместиться и реально ли это сделать на 100% по «железу»?

— Если мы говорим про ИТ-инфраструктуру, то в этой части мы уже давно покупаем только российское, где это возможно, и на сегодняшний день мы импортозаместились более чем на 80%. Есть постановление правительства и стратегия цифровой трансформации — это два документа, которые нам определяют режим закупок по «железу», и довольно жестко. Для значимых объектов ключевой информационной инфраструктуры (ЗО КИИ) мы в принципе ничего не российского покупать не можем. А для всего остального есть нормативы, которые варьируются в зависимости от состояния рынка и наличия на нем необходимых отечественных продуктов. Если говорить о том, чего не хватает,— это высокопроизводительные коммутаторы, коммуникационное оборудование, межсетевые экраны. Этой проблеме не один год.

— Для чего нужны коммутаторы и межсетевые экраны?

— Коммутаторы — это сетевое оборудование. Любая большая сеть состоит из разного типа коммутационного оборудования, которое связывает различные приборы между собой. Есть аппаратура, которая стоит на крайних точках сети и требует от коммутаторов не очень большой производительности, но то, что стоит в центре сети и связывает большое количество машин, испытывает очень большую нагрузку. Через эти узлы идут концентрированно большие потоки информации. И для них высокопроизводительных и надежных коммутаторов в российском реестре нет. Это то, что мы называем ядро сети. Коммутатор можно отдаленно сравнить с роутером, который у вас в квартире раздает сигнал на телевизоры, компьютеры и телефоны. Только у вас в квартире два, три, четыре, пять устройств, а в банке их сотни и тысячи.

Межсетевой экран — это фильтр. Такие организации, как ВТБ, получают огромные потоки информации, и им требуется производительность таких фильтров на уровне 100 гигабит в секунду. Межсетевые экраны позволяют фильтровать этот входящий трафик, в том числе отсекая вредоносный. Те российские межсетевые экраны, которые сейчас есть в доступе, могут обеспечить производительность в несколько десятков гигабит в секунду в лучшем случае. Для нас этого недостаточно. Мы пытаемся распределять потоки, ищем какие-то варианты и, где возможно, используем их. Но там, где идет большой поток, через одну «трубу», что называется, там нужно поставить правильно, хорошо работающий, надежный фильтр.

— Есть ли какая-то перспектива производить их в России?

— С межсетевыми экранами история следующая: мы долгое время использовали американскую и израильскую технику, причем это были программно-аппаратные комплексы, своего рода черные ящики, про которые толком никто не знал, что внутри. Сейчас вопрос в том, найдется ли какая-то иностранная или совместная компания, которая откроет этот «черный ящик» и залицензирует его на российской территории, предъявив все внутренности — и «железо», и программное обеспечение. Одна израильская компания рассматривала возможность выйти на российский рынок, но потом начались события в самом Израиле, и вся история затормозилась. Из того «железа», которое российские компании умеют производить, программисты выжали все или почти все — я имею в виду специальный фильтрующий софт. Теперь нужно делать следующий шаг, но он возможен только на другом «железе», а его пока нет. Стандартное оборудование сейчас тоже разгоняется, становится более производительным, но очень медленно. Ищем различные варианты, может быть, начнем использовать более широко компьютеры со специальными графическими процессорами (GPU). Но вот сейчас, в моменте, мейнстрима, который нас вынесет в нужное русло, не видно.

— Возможно ли закупать какое-нибудь «железо» в дружественных странах?

— Для госкомпаний все, что не является российским, то есть включено в российский реестр, является иностранным вне зависимости от того, дружественное оно или недружественное. Другое дело, что если смотреть на иностранное оборудование, то, конечно, надо выбирать то, что производится в дружественных странах. Например, очевидно, что вряд ли нам сейчас имеет смысл бросаться догонять передовые страны по производству уже упомянутых, графических процессоров. В этой области есть Nvidia. Но ей уже на пятки наступают пять-шесть китайских компаний. И они по производительности отстают, но уже не на порядок, а всего лишь в два-три раза. При этом их продукция дешевле, и уже становится экономически целесообразно с учетом всех накладных расходов покупать китайские чипы. Да, их потребуется несколько взамен одного «недружественного», но и цена, и производительность будут сравнимы. Поэтому мы сейчас вместе с нашим партнером Т1 всерьез рассматриваем переход на китайские GPU. Если такой чип поставить в российский сервер, то он там будет единственной иностранной деталью, и есть неплохие шансы, что такое устройство сможет пройти сертификацию и будет включено в российский реестр, а значит, станет доступным для импортозамещения. По нормативным документам по каждому виду оборудования есть вполне конкретный набор параметров. Следуя им, нужно набрать определенное количество баллов, чтобы изделие попало в российский реестр и стало российским. Понятно, что там не сто процентов российских деталей, но тем не менее это вполне реальный выход. И мы подобную российскую технику уже покупаем. Более того, я думаю, что нерационально все делать самим и догонять тех, кто ушел в серьезный отрыв в каких-то областях. У нас никогда не будет прорыва, если мы будем все время только догонять того, кто сделает что-то передовое. На мой взгляд, надо искать другие подходы.

— Может этим прорывом быть квантовый компьютер?

— Эти компьютеры сейчас уже есть, они умеют делать какие-то простые операции, но с ними работать крайне тяжело пока, потому что они требуют специальных алгоритмов. Второй момент, который меня в них смущает сейчас,— что у нас нет достаточного запаса для инвестиций в эту область, чтобы обойти всех остальных. А американцы и китайцы уже вложились в это направление, и нам, получается, опять придется играть с ними в догонялки. Другой пример: ВТБ не стал делать свою большую языковую модель, потому что инвестиции в это колоссальные, и мы считаем, что две такие модели на страну — это более чем достаточно. Особенно имея в виду, что китайцы вообще разрушили весь рынок искусственного интеллекта, выставив открытые модели для общего использования. Безусловно, они на этом собирают для себя большой бенефит, потому что весь мир туда закладывает огромный массив данных, которые китайские производители ИИ естественным путем никогда бы не собрали. Что всегда было сильно и в Советском Союзе, и в России — это математические мозги, и именно это направление нам и следует развивать. Сегодня одна из главных проблем — необходимость экономить вычислительные мощности. Их уже не хватает, несмотря на бешеную производительность, которая к тому же потребляет огромное количество электричества. И чтобы все это вместе было экономически целесообразно, нужно искать новые алгоритмы, которые будут работать более эффективно. И мне кажется, что Россия сильна как раз в этом.

— Если наша сильная сторона — мозги, то с программным обеспечением, в отличие от «железа», у нас должно быть все более или менее хорошо?

— Да, вот с ПО, могу сказать с полной уверенностью, у нас все хорошо. Мы прошли путь по импортозамещению систем, которые работали на высокопроизводительных промышленных решениях типа системы управления базами данных (СУБД) Oracle, которая требовала высокопроизводительного «железа» IBM. Когда и то и другое стало недоступно, мы поменяли полностью архитектуру и теми средствами, которые нам доступны, полностью заменили эту СУБД на обычном «железе». Понятно, там еще есть шероховатости, безусловно, мы что-то доделываем, оптимизируем, но в целом мы решили проблему производительности и надежности. Сейчас наша система совершенно по-другому устроена.

Oracle — это десятилетиями оптимизированная система под проведение большого количества трансакций, в том числе платежных. Например, карточные трансакции — это большая интенсивность, большое количество трансакций в единицу времени по всей стране. Мы сейчас убрали Oracle, взяли Postgre, которая не является такой хорошей высокопроизводительной СУБД — она немножко под другое настроена, но мы научили ее работать со скоростью Oracle, используя другую архитектуру.

— Основной плюс Postgre в том, что она с открытым кодом?

— Да, у нее открытый код и мы и не ограничены никаким «черным ящиком» и санкциями. И плюс есть хорошие профессиональные компании, которые в состоянии ее поддерживать и развивать как продукт внутри России.

— Есть ли интерес со стороны иностранных компаний к тому ПО, которое разрабатывается в России в рамках импортозамещения?

— Мы смотрим на Восток и на Юг. Ряд наработок, которые мы делаем сейчас, безусловно, перспективные и могут быть востребованы. Но и там большинство компаний все-таки ориентированы на западные продукты. Я не думаю, что до тех пор, пока у них не начнутся проблемы, они станут думать о том, чтобы вложить достаточно большие деньги в замену ПО. Мы проводили определенные переговоры, но сейчас пока интерес к нашим решениям не очень высок. К России в целом и к тому софту в частности, который мы предлагаем, пока осторожное отношение. Вот, например, в Китае сейчас мы создали совместное предприятие, которое будет продавать там автоматические системы управления технологическими процессами. У нас есть определенные наработки, и совместно с китайскими коллегами мы планируем осваивать китайский рынок. Это непростая история, но попытки делают почти все, кому есть что предложить.

— У нас грядет внедрение открытых API в банковской системе. Когда об этом только заговорили, все банки были в шоке — боялись делиться своими клиентами, сейчас это уже не кажется большой проблемой — что изменилось?

— Каждый год последние пять лет мы проводим API-хакатон ВТБ, который начинался как совсем небольшая технологическая тусовка, на которой технари, энтузиасты открытых API обсуждали, как это может работать в банке. В этом году у нас было 1,5 тыс. регистраций. В прошлом году к нам пришли два банка, а в этом году — уже четыре. Два-три года назад бизнес очень косо смотрел на открытые API, потому что считается, что от этого выигрывает тот, кто меньше: он делится меньшей базой клиентов, а получает доступ к большей базе. Но сейчас, если вы обратите внимание, «пилоты» в этой сфере делают пока только самые крупные банки. Просто мы понимаем, что можем правильными ограничениями в этом узком кругу обеспечить, чтобы конкуренция была равновеликой. Сбербанк тут стоит особняком, а у остальных вполне сравнимые базы, исчисляющиеся десятками миллионов клиентов. При этом подход друг к другу в этом плане у всех банков очень аккуратный и взвешенный, потому что все понимают, что тема очень чувствительная, поэтому каждый шаг мы всегда согласовываем. Сейчас пока идет притирка. Мы выходим на новый уровень конкуренции, мы начали понимать, что тот, кто владеет приложением как каналом общения с клиентом, тот, собственно, и его вниманием владеет вне зависимости от того, где лежат деньги.

— Владеете — в смысле можете предлагать свои продукты более активно, нежели конкуренты, чьи продукты тоже будут доступны в этом приложении?

— Конечно, и так оно и будет на самом деле. То есть сейчас первая задача не отобрать клиентов, а сделать так, чтобы он через наше приложение шел за всеми финансовыми продуктами, даже чужими. Но и открытость, и закрытость при этом должны быть равные, то есть это будет однозначно совершенно паритетная структура. Сейчас на базе ассоциации «ФинТех» создается оператор открытых API, который будет следить за соблюдением правил игры.

— Но в итоге все должны будут открыть все продукты друг другу или это вопрос договоренности между банками?

— Это вопрос договоренности даже не двух банков, а это вопрос договоренности всего банковского сообщества. Законодательство эту тему не регламентирует, это скорее сейчас под надзором ЦБ. Мы двигаемся поступательно, в настоящий момент это двусторонние отношения, и сейчас можно только посмотреть текущие счета в приложении другого банка. Дальше понятно, что развитие достаточно широкое, вплоть до того, что клиент одного банка из своего приложения сможет заплатить со счета в другом банке. Я думаю, что в конечном счете будут стандартны, к чему, собственно, АФТ и стремится.

— В рамках открытых API ВТБ сотрудничает с главным конкурентом — Сбербанком, а его ИИ будете пользоваться, раз вы говорите, что свой создавать не планируете?

— У нас же, кроме Сбербанка, еще «Яндекс» разрабатывает собственную большую языковую модель. Мы очень уважаем те усилия, которые делает наш крупнейший конкурент, но при наличии альтернативы мы все-таки будем обращаться к ней. Кроме того, есть китайские ИИ. Мы сейчас общаемся с «Яндексом», но это не значит, что мы не обратимся к китайским аналогам. Будем сравнивать.

— К слову о новых технологиях — ВТБ осуществляет прием биометрических платежей в московском и питерском метро, а, кроме метро, это где-то еще используется?

— В Московском метрополитене коммерческая биометрическая система (КБС) используется не наша, а самого метрополитена, но все остальное на нас: вся обвязка, которая позволяет идентифицировать человека, провести трансакцию. В Питере мы будем делать уже на нашей КБС. Сегодня мы насыщаем свою эквайринговую сеть терминалами для приема платежей с помощью биометрии. Но ведь биометрия нужна не только для осуществления платежа — в частности, она может использоваться для борьбы с фродом. Голосовая идентификация полезна не только при удаленном общении, но и при обслуживании в офисе. Можно использовать для прохода на мероприятия. Например, мы сделали проход на выставку «Россия» на ВДНХ в прошлом году — человек один раз зарегистрировался на выставке, дальше проходил по лицу туда и обратно.

— Скажите, есть ли у вас какие-нибудь технологические разработки, которые могут стать прорывом?

— Мы сфокусированы в первую очередь на импортозамещении — в эту сторону направлены наши основные технологические усилия. И мы хотим это сделать максимально быстро и качественно. Мы делаем прорыв на фронте внутреннего архитектурно-технологического периметра, закладываем себе перспективу не меньше чем на десять лет, чтобы точно не пришлось его переделывать.

Беседовал Максим Буйлов