Чехов, дядя, два ствола
Петр Шерешевский инсценировал чеховского «Дядю Ваню» в МТЮЗе
Главный режиссер МТЮЗа Петр Шерешевский выпустил спектакль «Дядя» — «сон в двух действиях как бы по Чехову». Герои «Дяди Вани», живущие в наши дни, оказались ничуть не счастливее, чем сто с лишним лет назад, но висящее на стене чеховское ружье наконец-то выстрелило. На премьере побывала Марина Шимадина.
Фото: Елена Лапина
Фото: Елена Лапина
Фото: Елена Лапина
Фото: Елена Лапина
Петр Шерешевский (под псевдонимом Семен Саксеев) не первый раз переписывает Чехова, как будто это наш современник, сочиняющий сценарии для сериалов. До этого в Камерном театре Малыщицкого в Петербурге он поставил спектакль «Три» по «Трем сестрам», впереди — «Сад» по «Вишневому саду». «Дядя Ваня» в результате такой же вивисекции превратился просто в «Дядю». Кажется, будто режиссер хочет отбросить конкретику, прийти к некоей универсальности, но на самом деле все реинкарнации чеховских персонажей прописаны у него довольно подробно, их профессии даже указаны в программках.
Иван Войницкий (Игорь Гордин) здесь математик по образованию, торгующий помповыми насосами. Несостоявшийся ученый, вынужденный променять науку на бизнес, чтобы прокормить семью. «Из меня мог бы выйти Перельман!» — кричит он в порыве отчаяния, и это не выглядит такой уж завиральной идеей — мог бы. Но не вышло, не сложилось — ни в карьере, ни в личной жизни, как, впрочем, и у всех остальных героев. Мария Войницкая (Виктория Верберг) тут стала не матерью, а сестрой-близнецом дядя Вани — эта одинокая язвительная женщина, педагог-филолог, явно неравнодушна к Серебрякову. А сам Серебряков (Игорь Балалев), известный киновед и куратор фестивалей,— нарциссический тип, которому нет дела до остальных. Его дочь Соня, совсем не безответная тихоня (Марина Гусинская),— логопед в детском саду, влюбленная в их соседа Астрова (Максим Виноградов), с которым они вместе выросли. Тот живет в однушке с матерью (Марина Зубанова), работает врачом скорой помощи, а в свободное время не сажает леса, а ищет лекарство от рака.
Самые интересные метаморфозы тут, пожалуй, произошли с Еленой Андреевной, сценаристкой по профессии (Полина Одинцова). У Чехова мы о ней почти ничего не знаем, и в постановках она обычно предстает томной и праздной femme fatale.
Шерешевский начинает сюжет с затакта — с похорон первой жены Серебрякова Веры, которые плавно переходят в новую свадьбу.
Совершенно как в «Гамлете»: «На брачный стол пошел пирог поминный». Тут невесте приходится вынести немало уколов и оскорблений от новых родственников, и Полина Одинцова блестяще отыгрывает и боль своей героини, и ее торжество, отплясывая под попсовое «Угнала тебя, угнала». Но в семье она так и остается чужой, не находит поддержки у мужа и бросается в объятия Астрова от отчаяния. И у нее как-то очень убедительно звучит чеховская фраза: «Мир погибает не от разбойников, не от пожаров, а от ненависти, вражды, от всех этих мелких дрязг».
Текст тут вообще устроен как постмодернистский палимпсест: личные, бытовые истории и воспоминания героев (села не в тот автобус, забыла отключить кипятильник и т. д.), упоминания «Московского долголетия» и румынской новой волны перемежаются с чеховскими репликами, часто поданными как сознательные цитаты — ведь все здесь интеллигентные люди.
По этой постановке вообще можно изучать фирменные приемы Шерешевского: разграниченная на комнаты квартира (непременно с ванной комнатой, где происходят важные объяснения), обязательное застолье с выпивкой и настоящей едой, музыкальные вставки, внезапные научные лекции, многочисленные культурные аллюзии. Даже картина на стене — «Зима» Эндрю Уайета — отсылает к картинам того же автора, которые фигурировали в спектакле «Медовый месяц в "Кукольном доме"».
Конечно, не обходится без экранов, ставших уже неотъемлемой частью режиссерского языка Шерешевского. И артисты МТЮЗа тоже освоили его в совершенстве — они абсолютно естественно существуют на крупных планах и даже молчат так красноречиво, что невозможно отвести глаз. Страдание, зависть, ревность, любовь, обида — в их взглядах все читается без слов, хотя слов в спектакле даже с избытком.
И все же именно в этой постановке живое видео — не просто технический прием, он оправдан профессией Серебрякова и становится частью авторской рефлексии и самой структуры постановки.
Монтажные склейки сюжета позволяют спрессовать время действия в бесконечное застолье, как в фильме Кристи Пую «Сьераневада», о котором рассказывает киновед. Там тоже все события разворачиваются в одной квартире во время поминок. И в какой-то момент сама жизнь превращается в кино: любовная сцена между Еленой и Астровым снята как авторский черно-белый фильм, все присутствующие смотрят его с опрокинутыми лицами, и только сам Серебряков невозмутимо вещает что-то о параллельном монтаже. Он читает собравшимся лекцию о фильме Джармуша «Мертвые не умирают» и сравнивает его рутинный апокалипсис с возвышенной красотой конца света в «Меланхолии» Триера. И это, конечно, не случайно.
Бывший физик Войницкий тоже твердит все время о законах термодинамики и энтропии любой замкнутой системы. То есть о разрушении, распаде и конце, на который мы все обречены. «Это игра, где ты не можешь выиграть, сыграть вничью и даже выйти из игры» — только проиграть. И на наших глазах все эти люди, такие знакомые и похожие на наших приятелей, соседей, нас самих, проигрывают свои жизни, как у Чехова, бессмысленно и безнадежно. Но в финале Шерешевский все же позволяет себе переписать чеховский сюжет. Энтропия вражды, безнадежности, горечи упущенных возможностей, оскорбленного самолюбия достигает максимума, и копившееся напряжение разрешается взрывом. Как говорится в песне группы «Шкловский», которую исполняет под гитару Игорь Гордин: «Не лучше ль океаном все залить? Открыть на кухне кран — и забыть».