Стар-архитектор
Умер 96-летний Фрэнк Гери
Великий американо-канадский архитектор, автор Музея Гуггенхайма в Бильбао, Фонда Louis Vuitton в Париже и десятков других выдающихся зданий, умер 5 декабря в возрасте 96 лет от болезни легких в калифорнийской Санта-Монике.
Фрэнк Гери
Фото: Mike Blake / Reuters
Фрэнк Гери
Фото: Mike Blake / Reuters
Фрэнк Гери был одним из тех художников, кто превратил ХХ век в XXI. Родившийся в незапамятном 1929 году в канадском Торонто и приехавший в США в 17 лет, он стал символом американской архитектуры, ее знаменем. В списке работ Фрэнка Голдберга (в 1954 году он сменил имя на Фрэнк Гери) — Танцующий дом в центре Праги; музей дизайна Vitra в Базеле; Walt Disney Concert Hall в Лос-Анджелесе; Музей изобразительных искусств Онтарио в Торонто; офисное здание Ustra в Ганновере; здание IAC в Нью-Йорке и многое, многое другое. Его буквально рвали на части самые важные заказчики. Он всюду успевал.
Гери стал одним из «архитекторов-звезд», представителей «стар-архитектуры», но на его последней персональной выставке в парижском Центре Помпиду самыми интересными были не столько знаменитые, давно украсившие архитектурный глянец проекты, сколько то, с чего он начинал. Ранние работы Гери, связанные со скромными заказами, которые доступны молодому архитектору: дешевые частные дома, муниципальные центры. Тогда и речи не было ни о Притцкеровской премии, которую ему преподнесли в 1989 году, ни о «Золотом льве» в 2008 году на XI Венецианской биеннале, ни о выставках в лучших музеях, ни о льстивых критиках. Он был молод, голоден и свободен — и вдохновлялся тем, что видел вокруг в небогатых пригородах, где люди, не думая об ансамбле, обшивают дома вагонкой, кроют шифером, ставят кривой забор.
Подмосковье эпохи первых шести соток могло бы быть застроено Фрэнком Гери. Но он превращал стихийное «самодельное варварство» в искусство, создавая высокоинтеллектуальный, глубоко эстетический самострой. Собственный дом архитектора — всегда манифест. Его дом в Санта-Монике, стоящий среди подобных ему построек, напоминал жизнерадостного панка с ирокезом на выпускном вечере Гарварда. Который, кстати, Гери закончил в 1956 году.
Бесконечно знаменитым и постоянно критикуемым он стал после Музея Гуггенхайма в испанском Бильбао. Но гордился он прежде всего тем, что его удивительное здание, созданное по заказу Фонда Гуггенхайма и тогдашнего директора Томаса Кренца, спасло баскский город: музей стал «градообразующим предприятием». В Париже он построил сначала Американский культурный центр, ныне ставший парижской Синематекой, а затем — похожий на стеклянное облако музей Фонда Louis Vuitton, созданный по заказу Бернара Арно для его коллекции. Он завершил это здание, «которое меняется в зависимости от времени и света, как образ изменяющегося мира», в 85 лет, но и думать не хотел о пенсии. У него было много работы — вроде музея Fondation Luma в Арле — сверкающей башни высотой 56 метров, возведенной для коллекционерки Майи Хоффман в бывшей промышленной зоне, превращенной в центр современного искусства.
Когда-то его записали в «деконструктивисты». Гери этот придуманный ярлык ненавидел. Он действительно не жаловал прямоугольной архитектуры, но не потому, что боролся с мифическим мировым модернистским диктатом. Диктата давно не было, Гери оказался лучше подготовлен к тому, чтобы мыслить свободнее своих современников. Недаром он учился керамике: в его работах больше от сложных, пустотелых форм гончара, чем от строгости каменщика. Отсюда и его идея «one room building» — «здание — единое пространство».
Архитектура сводится к проектированию пространства. У его предшественников это пространство было достаточно прямоугольным, поскольку опиралось на простую геометрию. Свидетельством тому — инструменты архитектора: рейсшина, угольник, циркуль. Сложные кривые и объёмы требовали не только адской работы над чертежами, но и невозможной подгонки на месте — на такое решались лишь безумцы вроде Гауди. И вот компьютер дал наконец Гери возможность мыслить иначе, использовать новые инструменты, производить другие чертежи и рассчитывать невероятные формы зданий, которые на самом деле давным-давно могли быть построены.
Считается, что Гери — мастер безумных форм. Его здания танцуют вальс, его небоскребы выглядят будто оплавленными паяльной лампой, его музеи и концертные залы больше напоминают скульптуру, чем архитектуру. Но ему повезло работать в удивительное время — и среди первых понять его возможности. Строительство ограничивалось уже не материалами и технологиями — они теперь позволяли многое, если не все. Ограничено оно было человеческой робостью, недостатком воображения. Даже среди молодых коллег Фрэнк Гери отличался запредельной смелостью. Он получал все мыслимые архитектурные награды и почести именно потому, что был никакой не трюкач, а великий изобретатель нелинейной геометрии, Лобачевский в архитектуре. Нам предстоит еще раз в этом убедиться в будущем году, когда будет достроен и откроется его последний музей — Guggenheim Abu Dhabi. Если бы архитектор дожил, он с удовольствием повторил бы слова, которые я слышал от него на открытии парижского музея: «Когда ты заканчиваешь такое здание, кураторы современного искусства приходят в него и ахают: черт побери, что же такое надо здесь показать, чтобы перебить впечатление от архитектуры».