«Жизнь не стоит на месте»
“Ъ” публикует отрывок главы из новой книги Андрея Машнина «Время Камчатки» о легендарной петербургской котельной
25 декабря в подвале дома №15 по улице Блохина, что на Петроградской стороне Петербурга, поэт, музыкант, основатель и лидер группы «Машнинбэнд» Андрей Машнин презентует свою новую книгу «Время Камчатки». Место презентации выбрано не случайно, ведь именно здесь, на месте нынешнего клуба-музея «Котельная Камчатка» в 1980-х находилась угольная котельная, в которой в разное время работали герои книги: ее автор Андрей Машнин, а также Виктор Цой, Александр Башлачев, Святослав Задерий, Олег Котельников, Виктор Бондарик и многие другие. Издание выйдет ограниченным тиражом — 900 штук плюс 100 номерных экземпляров — и будет официально доступно только в бумажной версии. “Ъ” на эксклюзивных правах публикует отрывок из главы «Начало» с предваряющими выход книги словами Андрея Машнина.
Андрей Машнин: С того момента, когда я впервые оказался в «Камчатке», прошло 38 лет, и я, конечно, не помню многих подробностей того конкретного вечера и большинства последующих. Хорошо, что есть записи в котельных журналах, и ужасно жаль, что в самые интересные котельные времена никто не фотографировал, как сейчас, так что многое, что не попало в случайный редкий кадр и хоть чуть-чуть не отражено в журналах, стерлось из памяти навсегда. Но все же мы решили собрать, что осталось, с помощью участников тех событий. Смерть не стоит на месте: из восемнадцати наших кочегаров нет уже восьмерых. А сколько ушло друзей и подружек — не сосчитать.
Помимо котельных журналов, а они сохранились все, за исключением одного, давно пропавшего при невыясненных обстоятельствах, большое количество ценного материала накопилось на странице «Моя "Камчатка"», которую я завел в 2017 году,— и для себя, и для тех, кто имел к этому отношение, и для всех, кто этим интересуется.
Много лет после закрытия котельной и превращения ее в клуб мы вспоминали наше кочегарское прошлое только на каких-то встречах, устраиваемых Фирсовым (Сергей Фирсов, экс-заведующий фонотекой Ленинградского рок-клуба, ныне директор клуба «Камчатка».— “Ъ”). У всех была уже сложившаяся другая жизнь со своими событиями.
Дома я время от времени натыкался на коробку котельных бумажек, документов, фотографий, вахтенных журналов и наконец в феврале 2017-го решил выложить это в интернет. На той же странице в ВК (vk.com/andreykamchatka) писал разные истории из той жизни, о людях и о работе, а товарищи-кочегары оставляли комментарии и добавляли что-то свое.
В 2019-м Фирсов предложил обойти всех с видеокамерой, поговорить о котельной и собрать из этого фильм. В клубе тогда работал музыкант и к тому же кинооператор Гани Сауханов, который взялся за это дело. Мы договаривались о встречах, Гани ездил и снимал. Бесед как таковых не было, получались скорее отдельные рассказы. Дальше надо было монтировать и чем-то иллюстрировать, но на этом все заглохло. Хорошо, что записи остались и теперь пригодились, особенно в том случае, когда поговорить с человеком стало уже невозможно.
Спасибо дорогим товарищам-кочегарам, нашим друзьям и подругам за участие и помощь в этом деле. За воспоминания, комментарии и уточнения. А главное, за наше общее прошлое — веселое и грустное. Я рад, что моя молодость пришлась на это безумное время.
Глава «Начало»
…Фирсов, среди прочих, дружил с Цоем. Из центра они вместе ездили по домам до метро «Проспект Ветеранов», попутно обсуждали новости и события в жизни многочисленных общих знакомых. Фирсов знал, что Цой хотел найти работу получше, чем у него была в тот момент, и для компании он отлично подходил. Цой сразу согласился, и они договорились поехать на разведку.
Сентябрь уже перевалил на третью декаду, приближался отопительный сезон, Толику пора было докладывать начальству о формировании коллектива. Где же Сергей? А если не придет? Но он пришел, и не один:
— Привет. Смотри, кого привел.
В комнату вошел второй кандидат, и Толик его, разумеется, узнал. Вот так удача!
— Виктор.
— Анатолий. Работать умеешь?
— Пробовал.
Вмешался Фирсов:
— Я научу. Покажешь только, где тут что включается-выключается.
— Я сам научу, но вам еще надо будет пойти на курсы. Это тут недалеко. Пока учитесь, заходите ко мне, я объясню, что здесь на практике, есть нюансы. Оформиться нужно срочно. Следующую неделю буду здесь целыми днями допоздна, надо кое-что подмазать к сезону. Так что заходите, решим все вопросы. А пока можете осмотреться.
Осматривать было почти ничего. Голые зеленые стены, две табуретки, у батареи под малюсеньким оконцем присутственный дерматиновый диван с жестким солдатским одеялом и дырявой подушкой, напротив умывальник. Все грязное от сажи.
— Вода горячая своя, помыться можно в задней комнате. Здесь туалет.
Цой разглядывал все молча, но как будто без неприятия. Фирсов и вовсе излучал оптимизм, исследуя все углы по-хозяйски:
— Все переделаем. Мебели натаскаем, посуды — не проблема. А тут что? Кладовка? Сюда перенесем душ, а в задней комнате поставим кровать. Для отдыха.
Цой наконец поинтересовался:
— Так нас пока трое?
— Прямо сейчас у меня есть сменщик, но он дорабатывает, пока вы учитесь, потом уйдет. Надеюсь, свои люди еще найдутся, а я могу какое-то время работать за двоих. Вообще, по штату полагается восемь человек: четыре кочегара и четыре зольщика. Работать должны парами: кочегар и зольщик сутки через трое, но можно и по одному, получится сутки через семь. С начальством я договорился: они не вмешиваются, за все отвечаю я. Главное, найти подходящих людей.
— А что с деньгами?
— Оклад у кочегаров 95 плюс десятка премия, у зольщиков 70, но когда люди появятся, будем делить поровну. Если кто-то за кого-то работает лишние смены, перераспределяем в его пользу. Или можно потом отработать. Я все это буду контролировать и считать.
— Значит, можно отпроситься, если надо?
— Конечно. И договариваться нужно со мной, а не друг с другом. Вообще все, что касается работы, делается только через меня. Звонить можно мне домой в любое время суток. Здесь, в общаге, на лестнице есть автомат.
Это было 25 сентября 1986 года, в четверг. У Фирсова трудовая книжка оказалась при себе, вместе с Толиком он тут же сходил в трест, где был представлен Тихону Ивановичу и зачислен в штат ЖЭКа. 29 сентября, в понедельник, тем же путем прошел Виктор. Оба были сразу оформлены кочегарами на свободные вакансии. Как раз вскоре начинались ближайшие курсы.
27 сентября по соседству с котельной, в ДК «Красный Октябрь», был запланирован концерт групп «Пепел» и «Кино», и Цой пригласил туда Толика уже по знакомству. Толик попросил еще два билета, а когда выяснилось, что Фирсов не сможет пойти, стрельнул и у него две проходки и в итоге отправился туда в компании четырех девиц. Началась у него долгожданная приятная жизнь «причастного» человека.
Учеба на курсах требовалась лишь для галочки, ничего нужного там не рассказывали, но присутствие отмечали как на производстве, прогуливать запрещалось.
Местными в группе были только наши двое, остальные — старательные лимитчики. Выносить эту бессмысленную тягомотину было сложно. Цой сначала прогулял пару дней из-за поездки в Таллин, затем схимичил себе больничный на неделю, притом что никакая болезнь не помешала ему в тот же срок выступить с группой в ЛДМ. Обучение кончилось тем, что Фирсову выдали «Удостоверение рабочего» — кочегара, а Цою, вдобавок поругавшемуся с преподавателем из-за своих едких шуточек, не выдали. Однако Тихон Иванович распорядился уладить этот вопрос, курсы в конце месяца были засчитаны обоим.
3 ноября Фирсов привел Сашу Башлачева, которого без обучения оформили зольщиком. Башлачеву эта должность понравилась, и он называл себя Золушкой. Правда, взяли его формально, чтобы только числился в тресте и не имел неприятностей с властями. Тогда же Марьяна Цой прислала художника Олега Котельникова, который всю зиму работал за Башлачева, а в мае 1987-го устроился официально. 12 ноября, когда надо уже было работать в полную силу, пришел Слава Задерий, и по мутным трестовским схемам его записали в штат ЖЭКа штукатуром-маляром.
Как-то раз, уже в 1991 году, я был на смене, и ко мне пришла делегация из треста с двумя большими мешками бумаг. Сказали, что трехлетний срок хранения вышел, требуется сжечь. Что ж, говорю, жгите. Мешки были туго набиты, бумага пачками горит плохо, а по одному листку — долго. Им это быстро надоело, а я как раз подумал, что неплохо было бы порыться в этих залежах. Давайте, говорю, я сам все спалю, мне нетрудно. Они помялись, мол, не положено… но ладно. И ушли.
Начал я пересматривать бумажки. Там был, соответственно, 1988-й и заодно 1987-й, видно, поленились тащить годом ранее. Практически все неинтересное, в масштабах большого треста. Но удалось выловить кое-что близкое: пачку наших заявлений на отпуска, на депоненты, о приеме на работу и увольнении, табели отработанных дней, списки оплаты праздничных дежурств и т. п. Все, где мы упоминались, отложил в сторону. В числе прочего заявление Цоя на увольнение от 26.01.88 и Башлачева на его последний депонент от 4.02.88, за 13 дней до смерти. В табеле у него, кстати, последний рабочий день 15.02, а дальше прочерк. То есть уволили задним числом и в трудовой последнюю запись по табелю написали 15-го, затем исправили на 16-е, там это видно. Жаль, что документы за 1986-й уничтожили раньше. Причем наверняка спалили у нас же на чьей-то смене. Трест располагался в пяти минутах ходьбы, на углу проспектов М. Горького (Кронверкского) и Добролюбова, да и котельная у треста была одна наша.
По документам у нас постоянно числились неизвестные люди — кочегары и зольщики, в том числе женщина по фамилии Кись, которая вечно была в декрете, и девушка Инна Петлюк, которую я знал по комсомольской тусовке; уж как она затесалась на эту должность, понять невозможно. Были и какие-то мужики, которые фигурировали то как кочегары, то как водители или дворники — одновременно. При такой постановке дел уже не удивляло, что Задерия записали штукатуром.
Толик и Фирсов работали профессионально, без лишних движений. Цой и Котельников — пунктуально и аккуратно. Задерий же был откровенный шалопай, не усваивал простейшие советы, не особо их и слушал. В итоге Слава устроил компании большую подставу: в сильные январские морозы свалил вечерком по своим делам и где-то завис. Небрежно накиданные котлы погасли, и в общаге перемерзла одна из труб отопления. Это был очень серьезный залет. Можно было что угодно там вытворять, но главное — не заморозить систему. Славу мгновенно выгнали по 33-й статье, а Толику пришлось объясняться за то, что нарушил «конвенцию» о собственной ответственности и невмешательстве начальства в процессы. Кое-как историю замяли, поскольку до этого случая качество работы котельной в целом было несравненно лучше, чем все предыдущие годы, и Фирсов в феврале прислал на просмотр Толику более серьезного работника — Диму Винниченко, которому тоже надоело быть проводником на Октябрьской железной дороге. Дима выглядел как Роберт Смит, только еще и красавец.
В те же затяжные январские морозы (с 1-го по 16-е температура держалась от минус 17 до минус 35) произошла известная история с Башлачевым, когда он попросил дать ему отработать хоть одну смену, чтобы почувствовать себя настоящим кочегаром (по графику это как раз была бы следующая смена Задерия). Момент оказался совершенно неудачным. Хорошо, что Фирсов, проведший смену перед этим, к обеду отоспался дома, посмотрел на градусник за окном, забеспокоился и поехал проверить, как идут дела. А дела шли совсем плохо. Чумазый, выбившийся из сил Башлачев признался, что они с этой работой явно не подходят друг другу, и больше таких попыток не предпринимал. Интересно, что утром Саше пытался помочь забредший туда Масик (Андрей Столыпин), а вечером прибежал и обеспокоенный Задерий. Очень хлопотная смена получилась, но общими усилиями обошлись без неприятностей.
Еще в 84 году Котельников придумал название альбома «Кино» — «Начальник Камчатки». Этот образ быстро перенесся на котельную — место и правда весьма странное, опять же усыпанное, можно сказать, угольной «рудой», — так она и стала «Камчаткой», а заодно и Толик — Начальником, как его все знают с тех пор. Очень хорошо подошло, будто специально.
Слухи о новой точке распространились, и в «Камчатку», обретшую несколько таинственный статус, потянулись любопытные тусовщики. В ноябре в котельной завели амбарную книгу, превратившуюся в творческий вахтенный журнал, который стремительно заполнялся. Всем было приятно отметиться, что-то написать, нарисовать, передать привет или записку по делу. Да и кочегары на смене веселились, сочиняя что-нибудь смешное. Первая зафиксированная в журнале смена — 11 ноября — с тех пор считается у нас днем рождения «Камчатки» (и исправно отмечается там же до сих пор).
Постепенно преображался интерьер. Диван переставили к стене, на его место под окошком и батареей притащили со двора выброшенный старый, но годный коммунально-кухонный стол. На стенах по чуть-чуть появлялись картинки: переоформленные вырезки из советских и заграничных журналов со смешными подписями и подрисовками-подклейками.
Душ перенесли в кладовку, а в задней комнате сделали переодевалку с вешалкой и спальню: на кирпичи уложили широкую фанерную дверь, на нее набросали общежитских матрасов, одеял и подушек. Позже еще добавилась невысокая мягкая спинка вдоль стены по всей длине этой кровати. Стало вполне уютно и функционально. В комнате на диван могли усесться четыре-пять человек, еще двое-трое на стулья и табуретки, а уж если и этого было мало, то в переодевалке стояла скамейка на четыре личности. В общем, все как-то помещались, хоть и друг на друге, сколько бы народу ни набивалось. В задней комнате, вскоре получившей название «бутербродная», на лежанке могло уместиться четверо, а поперек — так и пятеро.
«Бутербродную» тоже придумал Котельников: в его художественном воображении розовая девушка в паре с чумазым кочегаром представлялись бутербродом из черного хлеба с колбасой. Но все же преимущественно это помещение служило местом для вписки приезжих, или тех, кто засиделся и опоздал на метро и на мосты, или перепивших товарищей, или для сдавших смену, но оставшихся кочегаров. Кому-то действительно было проще переночевать здесь, если на следующий день имелись дела в центре, а не ехать далеко домой, потом обратно.
В марте 1987 года состоялась свадьба Начальника. Уже после этого, судя по фотографиям, настенную экспозицию увенчал роскошный коллаж из киноафиш над диваном. Потом все туда еще что-то добавляли, как и на другие стены и двери. Цой, например, прилепил небольшую французскую афишу фильма «Кулак ярости» с Брюсом Ли.
Сезон 1987/88 (когда Толик привел меня в котельную) начали с приема на работу администратора группы «Аукцыон» Кости Белявского (кочегаром) и фирсовского друга по работе проводником Сережи Яловегина (зольщиком), которого у нас звали Яша-Сережа. Он не музыкант, но притом, что полсостава у нас вечно стремились куда-нибудь отъехать, нужны были люди, которые работали, а не разъезжали туда-сюда. По этой причине в свое время не взяли Шевчука и Шаталина, просто не потянули бы еще одних вечных гастролеров.
Таким образом, только в ноябре 1987-го, через год после начала, сформировался полный штат: четыре кочегара, четыре зольщика (в т. ч. неработающий Башлачев). Замечу, что за все годы существования «Камчатки» режим сутки через семеро держался всего ничего: дважды по полгода в 1989-м и 1990-м.
В январе 1988-го Цой уволился, на его место пришел басист «Аукцыона» Витя Бондарик. В феврале погиб Башлачев. Доработав сезон, в мае уволился Котельников, а в июле Белявский. Из первых остались два кочегара — Толик и Фирсов и три зольщика — Дима Винниченко, Яша-Сережа и Бондарик. Явно не хватало кочегаров, что, кстати, сказывалось на общей зарплате: денег в целом по штату выписывали меньше.
В таком состоянии был коллектив, когда я туда наконец оформился 1 августа 1988 года.
«Камчатка» прожила 13 лет — с ноября 1986-го до конца 1999-го. Многих участников тех событий удалось достаточно тщательно опросить. Жаль, не всех, потому что одних уж нет, а кого-то не найти в мировом пространстве. Что-то путается в воспоминаниях, одни и те же истории звучат по-разному. Но в целом можно получить представление из первых рук.
Я решил не ограничиваться тесными рамками котельной. Ее место во времени лучше и понятнее раскрывается в более широком контексте городской истории и личной жизни моих собеседников.