Исчезающие девушки

«Звук падения» немки Маши Шилински — один из главных фильмов уходящего киногода — был перехвачен Каннским фестивалем у Берлинского, награжден призом жюри и выдвинут от Германии на «Оскар». Высокую оценку этой картины разделяет Андрей Плахов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Шилински в своем втором полнометражном опыте не скрывает амбиций и ни в чем себе не отказывает. Она вступает в открытое соперничество с «Фанни и Александром» Бергмана, «Зеркалом» Тарковского, «Белой лентой» Ханеке, «Двадцатым веком» Бертолуччи и немного с «Древом жизни» Малика. При очевидных перекличках «Звук падения» не выглядит ни подражанием, ни полемикой. Шилински создает иллюзорный, но убедительный мир на основе своего видения истории, региональной культуры, традиций, человеческих отношений. Но параллели с культовой классикой все равно возникают.

Началось все с того, что Маша Шилински и писавшая вместе с ней сценарий Луиз Пинтер провели лето в Альтмарке, на севере земли Саксония-Анхальт, в бассейне реки Эльбы.

На пустовавшей ферме, где время будто остановилось, они нашли снимок 1920 года: три женщины смотрели прямо в камеру, на нас из прошлого. Это стало исходной точкой замысла.

Была найдена и ключевая героиня той эпохи: маленькая, любознательная девочка Альма, молчаливо наблюдающая за бытом и нравами своей семьи. А там много что происходит. В этом многодетном семействе находится место играм и смеху, но все время чувствуется дыхание смерти, даже, можно сказать, ее культ. Апофеозом оказывается практика посмертных фотографий, когда покойников ставят на ноги и снимают как живых. Самой Альме приходится изображать для семейной фотосессии умершую сестру, на которую она опасно похожа.

На протяжении двух с половиной часов на экране переплетаются истории, разыгравшиеся (в богатом воображении авторов) за почти целый век в этом доме и вокруг. Чтобы разобраться в конфигурации персонажей и собрать пазл, нужны немалые усилия, но оно того стоит. Когда-то здесь жила потомственная фермерская семья со слугами и продолжает жить при новых хозяевах в виде «исторических привидений». Фрагментарно перед глазами зрителя проходят судьбы женщин: помимо Альмы, это Эрика, Ангелика, Ленка; но есть еще Берта, Труди, Лия, Фрида, Эмма, Криста, Кайя, Нелли… Находится место и для мужчин, и для живописания аскетичного быта. Но акцент все же на девочках, девушках, женщинах: первые интимные переживания, подавленные желания, страхи и травмы, встречи с эротикой — притягательные и шоковые, часто болезненные и токсичные. Тут и инцест, и завуалированное семейное насилие, и странные ритуалы на грани медицины и инквизиции.

Формально картину, хоть и выстроенную не по хронологии, можно разделить на четыре новеллы и четыре «остановленных времени»: 1920-е, 1940-е, 1980-е и условные «наши дни». Каждое из них помечено разломом истории, в который попадают герои. Фриц, один из отпрысков фермерской семьи, лишился ноги: так его спасали близкие от участи смертника Первой мировой. А в результате Второй мировой ферма оказалась на границе разделенной Германии, которая проходила по Эльбе, и сначала Эрика, потом Ангелика куда-то ушли по воде. В картину вкрапляются даже мотивы экоактивизма: новые времена — новые песни. Но это ни в коем случае не историческая романная «нарезка»; у фильма другая, художественно утонченная структура, многим обязанная оператору Фабиану Гамперу, мастеру зернистых текстурных кадров, и звуковикам, насытившим фильм гипнотической музыкой.

Мы уже упомянули основные лейтмотивы картины — пробуждение телесной жизни, первые столкновения со смертью, пот и кровь, тревожные групповые снимки, последний — в духе технического прогресса 1980-х — на полароид.

К ним нужно добавить укрупненные камерой израненные грязные ступни, придающие фильму особенную тактильность, и вездесущих мух, сопровождающих земной путь героев. Еще более значим философский образ реки времени, а также солнца, которое даже фигурирует в немецком названии фильма — «Смотреть на солнце». Наконец, оптические иллюзионистские эффекты: мы часто видим происходящее через дверные и оконные проемы, сквозь замочную скважину и даже вверх ногами, когда одна из героинь становится на голову и смотрит на перевернутый мир.

В связи с этим фильмом много написано о женской оптике — камерной, интроспективной, противостоящей властному и категоричному «мужскому взгляду». Это во многом так, но, к счастью, без зацикленности на штампах, которые уже успели сформироваться на тематике потомственных травм и абьюза. Скорее Шилински следует линии, намеченной много лет назад Питером Уиром в мистическом «Пикнике у Висячей скалы» и Софией Копполой в «Девственницах-самоубийцах».

Героини «Звука падения» исчезают, уходят из жизни, иногда даже улетают в небо — добровольно или под давлением общества, но всегда загадочно, под легкий аккомпанемент детектива и хоррора.

Отблеск проклятий истории и несовершенств человеческой природы не превращает картину в мрачное зрелище. Этот фон уравновешен рембрандтовскими тонами интерьеров, золотистых полей и женских волос, чувственной теплотой, с которой актрисы разных поколений изображают своих героинь. Красота не спасает мир, но делает временное пребывание человека в нем выносимым.

Андрей Плахов