Свежий Моцарт

Не прошло и семи лет, как дирижер Рене Якобс завершил-таки "трилогию" великих комических опер Моцарта. С одной стороны, "Cosi Fan Tutte", "Свадьба Фигаро" и "Дон Жуан" — не ахти какие раритеты по сравнению с позабытыми чудесами барочной оперы, за которые Якобс с энтузиазмом брался последние двадцать лет. С другой, с точки зрения нынешнего состояния рынка, эти три моцартовские записи и просто как факт смотрятся событием: последовательно исполнить (исполнить, в общем, крайне оригинально) все три оперы и сделать их записи, кроме него, никто за последнее время не решался.

Моцарт от Якобса, во-первых, всегда какой-то двужильный, вдвойне энергичный и вдвойне свежий. Это-то часто бывает, когда венскую классику читают не через опыт XIX века, а пытаются вернуть ее исполнительским нравам ее времени. Плюс к этому — непревзойденный вкус Якобса к живой и обаятельной театральности, которому многие дирижеры ("академисты" и "аутентисты" равно) могли бы позавидовать. В силу этого что "Cosi Fan Tutte", что "Свадьба Фигаро", при вроде бы учено-реставраторском подходе, буквально лучились непринужденностью, юмором и тончайшей вокальной грацией.

А вот "Дон Жуан" оказался даже несколько большим, чем просто продолжение в том же духе. В сущности, это запись-манифест, или, вернее, запись-памфлет. Здесь слушателю предлагается порвать с едва ли не самым "вкусным" околомоцартовским культурным мифом — мифом о Дон Жуане героическом, трагическом, демоническом и прочая. Логика Якобса проста, но и бранчлива: да, взгляд на великого соблазнителя как на недоделанного Фауста, пресловутый список которого фиксирует-де поиски абсолютного "щастия" — это очень мило, но все эти навороты высосаны романтиками из их пальцев и к Моцарту имеют самое слабое отношение. Вот нам и предлагается вместо байронического героя увидеть все-таки персонажа оперы-buffa: обаятельного, жовиального, задорного, но, в конечном счете, неудачливого, скорее уж в духе Графа из "Свадьбы Фигаро", чем какого-то Прометея прикованного. Словом, не демон, а проказливый юнец.

И поет здесь Дон Жуана певец совсем молодой — Йоханнес Вайссер, чей баритон действительно звучит слегка легкомысленно, но партия притом спета всерьез великолепно. В целом вокальный состав продолжает обычную линию поведения дирижера — громких имен здесь не так много, но притом выясняется, что найденные артисты, часто малоизвестные, часто юные, подобраны очень талантливо и сами работают так же. Например, работы американского тенора Кеннета Тарвера (Дон Оттавио) и белорусско-российского баритона Николая Борчева (Мазетто), несмотря опять-таки на крайне молодой возраст обоих, как-то даже не по-молодежному элегантны и адекватны. На редкость хороша кореянка Сунаэ Им, на несколько субреточный голос которой отлично легла партия Церлины. Донну Анну в этой записи поет опытная Ольга Пасичник, демонстрирующая красивый лирический голос и отличную технику, но несколько "концертную" манеру — в противовес Александрине Пендачанской, чья Донна Эльвира, вполне славная вокально, как будто бы еле сдерживает истерику. И уж совсем стопроцентное попадание — бас-баритон Лоренцо Регаццо: с его Фигаро можно было бы поспорить, но Лепорелло у него блестящий. При равномерном качестве ансамблей, взволнованно-сценичной скороговорке речитативов и превосходной игре Фрайбургского барочного оркестра достоинства этого "Дон Жуана" очевидны почти всякому. "Почти" — потому что с неожиданными темпами в этот раз получается свыкнуться как минимум не сразу.

Mozart: "Don Giovanni"

Freiburger Barockorchester, R. Jacobs (Harmonia Mundi)

"Mullova & Labeque. Recital"

Программа, избранная скрипачкой Викторией Мулловой и французской пианисткой Катей Лабек, охватывает сто лет с лишним — от Шуберта ("Фантазия для скрипки и фортепиано") до Стравинского (транскрипция сюиты из "Пульчинеллы"). Что совершенно не мешает ей звучать удивительно стройно и выдержанно. Во-первых, из-за подбора произведений: диск открывает сознательно архаизирующая сюита Стравинского, на фоне которой и Равель (соната для скрипки и фортепиано) выглядит радикалом и ниспровергателем основ. Во-вторых, конечно, из-за исполнения, в котором и Шуберт, и Клара Шуман звучат подчеркнуто открыто и свежо, хоть и благородно. В чем все-таки в первую очередь заслуга Виктории Мулловой, ее манера своеобразна и, может быть, чуть прохладна, но звук изысканно красив, а фразировка естественна и точна. Впрочем, и Кате Лабек своей ясной, мягкой и сосредоточенной игрой удается произвести впечатление самое выигрышное: именно получающееся в результате редкостное качество ансамбля в этой совместной работе двух музыканток кажется самой главной удачей диска.

"Mia vita, mio bene"

С одной стороны, это какой-то очень уж локальный сюжет для альбома: итальянские кантаты начала XVIII века из коллекции одного немецкого владетельного князя тех времен (меломана, как тогда было принято). С другой, на диске представлены композиторские имена весьма видные (Антонио Кальдара, Аттилио Ариости, Антонио и Джованни Бонончини), но для нынешней исполнительской практики все равно порядком редкие. Любопытно, конечно, однако удовлетворением любопытства тут в основном и приходится ограничиваться. Музыка кантат, без особой искрометности докладывающих о нежных чувствах пастушков и пастушек, как правило, не то чтобы перворазрядная — несмотря на похвальные (и умелые) старания ансамбля Lautten Compagney придать ей живой нерв и актуальность. Но послушать диск стоит не только ради нескольких удач инструменталистов. Сочетание чистейшего сопрано датчанки Дитте Андерсен и медвяного меццо шведской певицы Анн Халленберг — дуэт столь эффектный, что, право, хочется оценить его в более весомом репертуаре.

Л. Десятников: "Бедная Лиза"

Камерную оперу на карамзинский сюжет Леонид Десятников написал, будучи еще студентом консерватории — хотя рамки учебного процесса "Бедная Лиза" покинула почти что сразу. Через четыре года после написания, в 1980-м, ее поставили на самой что ни на есть настоящей сцене, небольшой, но необычайно в ту пору важной — в Камерном театре Бориса Покровского. Слушая теперь запись "Бедной Лизы", убеждаешься, что это был вовсе не снисходительно-ободряющий аванс начинающему композитору. При том, что это музыка не совсем театральная в общепринятом смысле, не увидеть в "Бедной Лизе" работу самостоятельную, тонкую и на редкость искусную невозможно.

К карамзинской прозе, должно быть, вообще непросто подойти с позиций либреттиста и композитора. "Ах! Я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!",— признается рассказчик для начала (в повести, не в опере). Эти бесконечные "ах!", неумолимая ласковость языка, чувствительные наблюдения в духе "и крестьянки любить умеют" — как с этим быть сегодняшнему композитору? По всей видимости, можно сделать отстраненную, гладкую и несколько мертвящую тотальную стилизацию, а можно попробовать вышить по карамзинской канве нечто более углубленное, сложное, но и не без прямой трогательности. Так Десятников и поступил, хотя без стилизации не обошлось (только отсылает музыка скорее уж к романтизму и постромантизму).

Вокальных партий в одноактной "Бедной Лизе" две — сопрано и тенор. Голосам поручены не только реплики Лизы и Эраста, но и часть текста рассказчика, что уже само по себе требует от певцов деликатности и предельной внимательности к эмоциональным нюансам. Вдобавок их материал скорее скуп на мелодии, подкупающие красивостью поверхностно-безличностного толка, здесь как раз многое зависит от проницательности самого исполнителя. Пара солистов — Юлия Корпачева и Эндрю Гудвин — в этом смысле исполнители очень стоящие. Их кропотливость и отчетливость в передаче малейших оттенков граничит с пиететом, что не мешает их работам быть хоть на камерный лад, но статными, объемными, цельными. Впрочем, бережная игра инструментального ансамбля во главе с пианистом Алексеем Гориболем и скрипачом Владиславом Песиным — не менее заметное украшение "Бедной Лизы, чем вокальные работы.