разбирался Сергей Ходнев
История "Преступления и наказания" Эдуарда Артемьева и впрямь так эпична, как не снилось операм ни Вагнера, ни Мусоргского. От первых идей до первого исполнения (хотя бы и студийного) прошло без малого тридцать лет — либретто Андрей Кончаловский вместе с Марком Розовским и Юрием Ряшенцевым создал аж в 1979 году. Многое из музыки тогда же, судя по всему, и появилось, хотя это вовсе не значит, что партитура так и пролежала все эти годы в столе готовой, ожидая, пока продюсер Александр Вайнштейн наконец не возьмется за "Преступление и наказание". Если верить Эдуарду Артемьеву, к работе над этим произведением он возвращался и возвращался — и только совсем недавно эту работу завершил.
"Преступление и наказание", уж конечно, предлагается величать не иначе как оперой. А Андрей Кончаловский, говорят, высказался в том смысле, что опера эта вполне достойна сцены Большого театра. Тут именитый режиссер, мягко говоря, значительно переоценил способность теперешнего Большого к компромиссам: поскольку "Преступление и наказание" — однозначный и стопроцентный мюзикл. В представленной на суд публики студийной записи в качестве солистов — сплошь мюзикловые артисты, притом не то чтобы потрясающего уровня. Хотя играть-то у них получается, и, насколько можно судить, играют они именно то, что им предписывает либретто. Вот Раскольников, озабоченный, понятное дело, теми же неприятностями, что и в романе, но только намерения у него еще более далеко идущие — перед убийством старухи ему грезится хор, поющий ему: "Вот кого ждет весь мир, ждет Россия!/Вот наш вождь, наш пророк, мессия!" Вот Соня, которой либретто предлагает в основном куски совсем уж мучительно-слащавого текста. "О как страшно мне!/Снова мгла, снова мгла осенняя,/Верю я, верю я во спасение". Столь же плоска при претензиях на лирику и душевность и ее музыка. Интереснее и заботливее обрисованным выглядит даже Свидригайлов, не говоря уж о Порфирии Петровиче. Хотя кто из этих двоих выглядит большим уродом — Свидригайлов с его неубедительными безнравственными тирадами или невнятный гаденький неврастеник Порфирий — еще вопрос. Авторы либретто, надо сказать, к персонажам романа вообще отнеслись сурово: "Преступление и наступление" заканчивается вовсе не Сибирью, а эсхатологическим финалом с потопом — погибелью всех, кроме Сони и Раскольникова. Зато введена в действие фигура Шарманщика (читай: совести народной), который ведет себя наподобие корифея в древнегреческой трагедии.
Великой музыки, одним словом, великий роман не дождался: слишком уж пестрой получилась вещь. Удались не мотивы, а все больше мотивчики — вальсики, умело пошловатые романсики, разгульные песенки, — призванные в совокупности изображать весь этот неприятный Петербург. Впрочем, одно имя Достоевского способно выручить еще и не такую музыку (и не такое либретто), особенно если речь идет о "Преступлении и наказании". Ведь там так щедро представлены и страсти-мордасти, и нравственные терзания, и русская душа, и великая литература, да еще это не какой-нибудь там балет при всем том, а вовсе даже мюзикл. При правильной постановке дела работать эта завлекательность будет везде — хоть в Лондоне (где Андрей Кончаловский грозится устроить сценическую премьеру), хоть в Москве.