Концы в ноту

В пятый раз стартовал абонемент Московской филармонии «Другое пространство», посвященный музыке последнего столетия. Мировыми премьерами были представлены наши современники Юрий Каспаров и Антон Светличный, проверенными шедеврами — классики ХХ века Пауль Хиндемит и Дьёрдь Куртаг. Российским национальным молодежным симфоническим оркестром (РНМСО) дирижировал Федор Леднёв. Рассказывает Илья Овчинников.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Программы абонемента «Другое пространство» (как это прежде было и на одноименном фестивале актуальной музыки) составляются в первую очередь с точки зрения внутренней симметрии и логики, не требующих опоры на круглые даты. Тем не менее одни юбилеи пропустить невозможно, к ним притягиваются другие, и в итоге из четырех композиторов теперешней программы юбилярами оказалось трое. Первым следует назвать Пауля Хиндемита — 16 ноября исполнилось 130 лет со дня его рождения: вечер украсила симфония «Художник Матис», посвященная Маттиасу Грюневальду, великому художнику немецкого Ренессанса. Из всех шедевров первой половины ХХ столетия, звучавших в концертах абонемента, симфония Хиндемита может показаться наиболее благозвучной в широком смысле слова. В ней хватает мажора, неподдельного света, наконец, у нее есть подробная программа — каждая из трех частей вдохновлена образами Изенгеймского алтаря, главного произведения Грюневальда.

У Хиндемита, одного из крупнейших композиторов ХХ века, стоящего в ряду со Стравинским и Шёнбергом, немало произведений более дерзких и будоражащих слух. Но именно симфония «Художник Матис», успевшая прозвучать в марте 1934-го в Берлине, стала поводом для пропагандистской кампании против автора и запрета исполнения его сочинений в Германии. Даже умеренно модернистская музыка, связанная с идеей свободы творчества, олицетворяла для нацистских властей «дегенеративное искусство», хотя была и остается истинно немецкой по духу. Об этом напомнила вдохновенная интерпретация Федора Леднёва, осознанно поместившего симфонию Хиндемита в современный контекст.

На высоте оказались и солисты РНМСО, в первую очередь группа деревянных духовых с великолепными соло флейты, кларнета, гобоя.

Всего на 30 лет моложе Хиндемита наш современник Дьёрдь Куртаг, чье столетие будет отмечаться в феврале. Ведущий концерта Ярослав Тимофеев справедливо назвал его последним живым классиком послевоенного авангарда, заставив задуматься о самом термине: Куртаг, ровесник Булеза и Штокхаузена, успел создать немало и в XXI веке, в том числе свою первую и единственную оперу «Конец игры». Тем не менее важнейшие его сочинения написаны в предыдущем столетии и принадлежат ему во всех отношениях, хотя и могут звучать исключительно свежо. Назвать Куртага живым классиком будет точнее, нежели классиком нашего времени — это подойдет скорее тем, кто младше его на поколение или даже на два.

В некотором роде об этом же говорит включенная в программу пьеса «Stele» («Стела») — первое симфоническое произведение Куртага, созданное им на пороге 70-летия в 1994-м. Предназначенное для огромного оркестрового состава, оно представляет собой своего рода эпитафию всему европейскому симфонизму. Микроцитаты из Бетховена и Брукнера, отсылки к Стравинскому и Бартоку, использование как будто малосовместимых вагнеровских туб и цимбал — все это рисует картину конца эпохи, века, тысячелетия, едва ли отвечая на вопрос «что же дальше?». Последний эпизод сочинения подобен многократно повторенному вопросу, как будто объединяя два музыкальных манифеста начала и конца ХХ века — «Вопрос без ответа» Чарльза Айвза (1908) и «Нет дорог, но надо идти» Луиджи Ноно (1987).

Тем любопытнее, что перед «Стелой» прозвучало сочинение, которое оплакивает не уходящую эпоху, а самую что ни на есть нынешнюю, причем во многом узнаваемыми средствами европейского симфонизма. Речь о мировой премьере Пятой симфонии («Кафка») Юрия Каспарова, недавно отметившего 70-летие. Как говорит автор, «она не является ни музыкальным пересказом произведений Кафки, ни выражением моего отношения к писателю. Это реакция на происходящее в мире...».

Ведущий честно предупредил слушателей, что в начале «оркестр устроит взрыв гвалта, как будто из мешка разбегаются тараканы», но взрыв все равно шокирует — и сначала (словно это не тараканы, а как минимум медвежата), и потом, когда повторяется несколько раз в качестве вопроса «как выжить и не сойти с ума сегодня?».

С исключительным уважением говоря об Альфреде Шнитке, в творчестве Каспаров обычно ближе к своему учителю Эдисону Денисову, но здесь ассоциация возникает именно с музыкой Шнитке, и не только потому, что важную роль в симфонии играют развернутые соло клавесина. Если Шнитке создавал единое целое, перемешивая музыкальную символику нескольких столетий, то Каспаров в «Кафке» смотрит на сегодняшний мир через калейдоскоп звуковых эмблем уже второй половины века ХХ, и картина оказывается узнаваемой, возможно даже чересчур.

Тем труднее рассказать еще об одной мировой премьере — сочинении 43-летнего Антона Светличного «Trobar clus», две части которого автор характеризует как «два небольших оркестровых эссе о музыкальном авангарде, музыку о музыке». Светличный пишет их с такой страстью, которая заражает слушателя до полного лишения дара речи. Да, в оркестре играют на пиле, на смартфонах, на синтезаторе, чьи тембры образуют удивительные слияния с тембрами живых инструментов, неожиданно выплывая практически в мажор. И если Каспарову необходим аутентичный клавесин, то Светличному — соответствующий тембр синтезатора, нарочно выбранный так, чтобы его не приняли за настоящий инструмент. Его одинокие ноты, сопровождаемые в финале мерным гулом большого барабана, могли бы звучать очередным символом конца нашего мира, но в общем контексте парадоксальным образом звучат как добрый знак.