Терроризм живет и убеждает

В четверг в Париже прошли церемонии, посвященные жертвам террористических нападений 13 ноября 2015 года. Десять лет прошло с вечера, когда разрывы бомб и автоматные очереди звучали у стадиона в Сен-Дени, на террасах кафе и в концертном зале «Батаклан». Парижанам есть что вспомнить. А если они попытаются забыть, непременно найдутся те, кто разбередит раны, замечает корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

33 минуты ноябрьского вечера 2015 года стали самыми кровавыми в новейшей истории Парижа. Три взрыва вокруг стадиона в Сен-Дени, где шел матч Франция—Германия. Расстрел посетителей кафе на улицах Биша и Алибер. И, наконец, концертный зал «Батаклан», где террористы всласть убивали невинных, пока их не застрелил спецназ. А потом 18 ноября был штурм конспиративной квартиры в Сен-Дени, смерть последней группы исламистов, которую ликвидировали буквально «по месту жительства».

Мемориальные церемонии 13 ноября прошли у каждого пункта маршрута религиозных фанатиков, где с тех пор установлены мемориальные доски в память их жертв. Завершилось все массовой встречей на площади Республики с непременным исполнением «Марсельезы». А днем в центре Парижа напротив мэрии был открыт идиллический Сад памяти — один на всех, подальше от точек, где террористы расстреливали посетителей ресторанов, прохожих и зрителей рок-концерта.

Сад открывали президент Эмманюэль Макрон и мэр Анн Идальго. «Что случилось — не исправить, но мы никогда не забудем ни одну жизнь, ни одну слезу»,— говорил президент, напоминая, что атака была направлена «против всего светского, парижского, французского как такового, всего, что ненавистно исламистам».

В Париже погибли 130 человек, почти 500 были ранены. Трое с тех пор покончили с собой, не сумев выдержать воспоминания той ночи.

Я фотографировал следы от пуль и засыпанные песком пятна крови в кафе 10-го округа, следил за штурмом «Батаклана» и потом ходил на митинги и марши среди людей, которых вели обида, гнев и страх.

И видел вокруг полное непонимание: как же такое могло случиться — хотя позади были и истории с душегубом Мера, расстрел «Шарли Эбдо» и гибель заложников в еврейском супермаркете.

Но там было хоть какое-то объяснение, какой-то выбор жертв, здесь же террористы стреляли сплеча по всем французам, иностранцам, христианам, мусульманам. Вопрос «нас-то за что?» витал в воздухе. Франция не раз сталкивалась с терроризмом, но именно 13 ноября стал «точкой невозврата». С этого дня государство жило в режиме постоянного чрезвычайного надзора — юридического, полицейского, психологического. Спокойствия не прибавилось. Опросы показывают, что 61% французов и сейчас боятся новых атак. Все теракты, происходившие после, воспринимались не с удивлением, а с привычным раздражением: «Опять они».

Суд над «ними» — организаторами и пособниками терактов 13 ноября 2015 года — завершился в 2022 году в «зале больших процессов», деревянном бараке, специально построенном в фойе парижского Дворца правосудия для рассмотрения экстраординарного дела. Единственный выживший из команды террористов, Салах Абдеслам, получил пожизненное заключение без права на сокращение срока — наказание, применяемое во Франции крайне редко. Для одних это была финальная точка. Для других — лишь этап. Многие говорили, что разбирать судебный барак явно поторопились.

Похоже, они были правы. В дни печальных торжеств Салах Абдеслам прислал привет французам из тюрьмы. Его бывшая подруга 27-летняя Маэва B. призналась, что передала ему в строго изолированную камеру ключ USB, содержащий «джихадистскую пропаганду». Абдеслам в тюрьме учится, пользуется компьютером, соединения которого контролируются. Однако тюремщиков удалось обмануть.

Когда Маэву B. задержали, обнаружилось, что она вместе с несколькими сообщниками, среди которых 17-летняя девушка и 20-летний мужчина, представленный как ее «религиозный супруг», готовила новый террористический акт.

Абдеслам в этой истории предстал как идейный вождь, который из-за решетки должен был благословить джихад. У следователей нет доказательств, что он играл какую-то роль в заговоре своей бывшей подруги, но заключенный явно получил возможность припомнить те времена, когда он, перепоясанный «поясом шахида», готовился творить суд и расправу в «неверной Европе».

Адвокат Оливия Ронен после этого сообщила, что ее подзащитный «выразил желание» вступить в контакт с потерпевшими в рамках «механизма восстановления справедливости». По ее словам, Абдеслам «хотел бы иметь возможность объяснить, обсудить, открыть дверь» пострадавшим, которые сами пожелают такого контакта. В его пользу якобы свидетельствует проявленное в тюрьме «стремление к образованию, попытки осмысления» и главное — принесенные на суде извинения потерпевшим, редкий, по уверению адвоката, для процессов по терроризму жест.

Вопрос, конечно, кому нужны извинения на кладбище, но «восстановительная справедливость» в делах о терроризме во Франции используется, хотя и остается экспериментальной практикой. Она допускает встречи между преступниками и жертвами, но, как правило, не по одному и тому же делу.

Диалог между автором преступления и пострадавшим именно от этого преступления — почти невиданная ситуация.

«Восстановительная справедливость» не обещает прощения и не снимает ответственности, хотя однажды сможет сыграть в пользу заключенного, если дойдет до пересмотра дела. Она лишь создает возможность диалога — и только для тех, кто к нему готов. Именно поэтому послание Абдеслама вызвало странные чувства. Как будто бы через десять лет Франция пришла к новой фазе разговора о последствиях терактов. Юридические процедуры завершены, мемориальные доски открыты. Остались люди, преступники и жертвы, между которыми иногда возникает мучительная необходимость что-то прояснить, как-то понять то, что понять невозможно. Своего рода стокгольмский синдром наоборот, когда палач просится поговорить с жертвами.